Шрифт:
Она показалась мне теперь совсем другим человеком, спокойным, безмятежным, возможно, немного капризным, но не больше, чем можно было бы ожидать от хорошо воспитанной четырнадцатилетней девочки. Я поняла, что у Женевьевы сегодня хорошее настроение.
— Как вам угодно, — ответила я ей по-французски.
— Я не возражала бы говорить с вами по-английски, но мне кажется, что он у меня недостаточно хорош, не так ли?
— Ваш акцент и неправильные ударения делают его почти неразборчивым. Что касается словарного запаса, то он вполне приличный.
— Вы работали гувернанткой?
— Никогда.
— Очень жаль. Из вас получилась бы неплохая гувернантка. — Она громко рассмеялась. — Тогда вам бы не пришлось приезжать сюда под вымышленным предлогом, не правда ли?
Я холодно ответила:
— Я собираюсь прогуляться. Поэтому позвольте попрощаться с вами.
— О нет-нет, пожалуйста, не уходите. Я спустилась вниз, чтобы поболтать с вами. Я показалась вам грубой, да? А вы были так холодны… Но так ведь и должно быть, верно? От англичан трудно ожидать иного.
— Я наполовину француженка, — ответила я.
— Так вот откуда в вас этот дух. Ведь я видела, что вы очень разозлились. Но ваш голос звучал так спокойно. А внутри у вас все клокотало, ведь правда?
— Я была удивлена, что такая, явно хорошо образованная, девочка может быть столь невежливой по отношению к гостье, впервые появившейся в ее доме.
— Но вы не гостья, не забывайте об этом. Вы приехали сюда под…
— Нет смысла продолжать этот разговор. Я принимаю ваши извинения, а теперь позвольте мне покинуть вас.
— О нет, не уходите!
— Мне хотелось бы продолжить мою прогулку.
— Так почему бы нам не пойти вместе?
— Я люблю гулять в одиночестве.
— Я очень рада, что вы приехали… Так что, может быть, и вы будете рады, если я пойду с вами?
Она так явно хотела помириться, что я, не будучи злопамятной, не сдержалась и улыбнулась.
— А вы становитесь хорошенькой, когда улыбаетесь, — сказала Женевьева. — Не то чтобы красавицей, — склонила она голову набок, — но выглядите гораздо симпатичнее.
— Мы все выглядим лучше, когда улыбаемся. И вы должны это всегда помнить.
Женевьева неожиданно рассмеялась. И я не могла удержаться, чтобы не присоединиться к ней. Она показалась мне очень милой в этот момент. Общение с людьми всегда доставляло мне большое удовольствие, пожалуй, не меньшее, чем работа с картинами. Отец в свое время пытался сдерживать мое желание совать нос в чужие дела. Он называл это праздным любопытством, но интерес к людям продолжал во мне жить, и я была не в состоянии подавить его.
Теперь мне захотелось побыть в обществе Женевьевы. При первой встрече она показала себя не с лучшей стороны, теперь же предстала передо мной живым, но чересчур любопытным ребенком. Однако разве я могла кого-нибудь критиковать за любопытство, когда сама страдала тем же недугом?
— Итак, — сказала девочка, — мы вместе отправляемся на прогулку, и я покажу вам все, что вы пожелаете.
— Благодарю вас. Мне будет очень приятно.
Она снова засмеялась:
— Надеюсь, вам здесь понравится, мадемуазель. Если я буду говорить по-английски, то не могли бы вы отвечать мне помедленнее, чтобы я могла лучше понимать вас?
— Безусловно.
— И не смеяться, если я скажу какую-нибудь глупость?
— Обещаю. Я очень ценю ваше стремление усовершенствовать свой английский.
Улыбка тронула ее губы, и я поняла, что в этот момент Женевьева наверняка подумала о том, какая бы из меня получилась хорошая гувернантка.
— Я не очень хорошая, — сказала она по-английски. — Все в доме меня боятся.
— Я не думаю, что вас боятся. Близкие скорее обеспокоены и удручены неподобающим поведением, которое вы себе иногда позволяете.
Это ее позабавило, но она тотчас же снова стала серьезной.
— Вы боялись своего отца? — неожиданно спросила она, переходя на французский.
Я поняла: поскольку девочка перешла к интересующему ее предмету, она предпочла говорить на более доступном ей языке.
— Нет, — ответила я. — Я скорее испытывала перед ним трепет.
— А в чем здесь разница?
— Можно относиться к человеку с уважением, любить его, считаться с ним, бояться обидеть. Это совсем не то же самое, что испытывать страх.