— Вы имеете в виду графа и его кузена?

— Да, полагаю…

— Считаю необходимым предупредить вас, что граф имеет дурную репутацию в отношении женщин.

— Но он не видит во мне женщину, — возразила я. — Я приехала сюда, чтобы реставрировать его картины.

— Про него говорят, что он очень черствый, но, несмотря на это, некоторые находят его неотразимым.

— Дорогая мадемуазель Дюбуа, мне еще ни разу не попадался ни один неотразимый мужчина.

— Но вы еще не очень старая!

Еще не очень старая! Уж не думает ли она, что мне уже тридцать? Увидев, что я раздражена, гувернантка поспешила добавить:

— И еще эта несчастная женщина — его жена. Здесь об этом говорят такое… просто ужас. Согласитесь, малоприятно жить под одной крышей с человеком, которого подозревают в преступлении…

— Думаю, что нам обеим ничего не грозит, — сказала я совершенно искренне.

Она подошла совсем близко ко мне.

— Я запираю на ночь дверь, когда граф находится в замке. Вам следует делать то же самое. Вдруг ему придет на ум поразвлечься с кем-нибудь из тех, кто есть в доме. Вы никогда не можете быть уверены…

— Спасибо, приму это к сведению, — заметила я, лишь бы успокоить ее и попытаться выставить из комнаты.

Неужели, сидя в тиши своей спальни, она предается эротическим мечтам о попытках графа совратить ее? — с удивлением подумала я. Я была уверена, что с этой стороны ей грозит такая же «опасность», как и мне.

Я умылась и надела бархатное платье. Затем высоко зачесала волосы, вколов массу шпилек, чтобы не выбилась ни одна прядь. На платье я приколола брошь, принадлежавшую моей матери, — очень простую, — но очаровательную вещицу, украшенную мелкой бирюзой и жемчужинами. Я была готова за десять минут до того, как за мной пришла служанка, чтобы проводить в столовую.

Мы прошли в крыло замка, относившееся к семнадцатому веку, — самую позднюю пристройку, — в большой зал со сводчатым потолком. Было бы странно, если бы небольшая семья обедала за таким огромным столом. Поэтому я совсем не удивилась, когда меня повели в небольшую комнату, выглядевшую очень уютно. Окна, на которых висели темно-синие бархатные шторы, были довольно широкие и отличались от тех узких амбразур в толстых стенах, которые хотя и служили хорошей защитой от врагов, зато пропускали совсем мало света. На мраморной каминной доске стояли канделябры с зажженными свечами. Такой же канделябр возвышался в центре стола, который был уже накрыт.

Филипп и Женевьева уже находились в комнате. Оба выглядели немного подавленными. На девочке было серое шелковое платье с кружевным воротником; волосы собраны сзади и скреплены шелковым бантом. Она вела себя очень сдержанно и совсем не походила на ту девочку, которую я видела раньше. Филипп в вечернем костюме выглядел еще более элегантным, чем при нашей первой встрече. Казалось, он искренне обрадовался, увидев меня за столом.

— Добрый вечер, мадемуазель Лоусон, — с улыбкой обратился он ко мне.

Я ответила на его приветствие, и это вышло так, будто мы связаны какой-то тайной.

Женевьева пробормотала какую-то любезность.

— Позволю себе высказать предположение, что вы провели довольно интенсивный рабочий день в галерее, — продолжил Филипп.

Я утвердительно кивнула и сказала, что он прав: я действительно хорошо потрудилась и сделала большую часть подготовительной работы.

— Это, должно быть, захватывающее дело, — предположил он. — И я уверен, что вы добьетесь успеха.

Судя по всему, Филипп говорил вполне искренне, но, пока мы беседовали, он постоянно прислушивался, не идет ли граф.

Тот появился точно в восемь часов, и мы заняли свои места. Граф — во главе стола, я — справа от него, Женевьева — слева. Филипп — напротив. Подали суп, граф стал расспрашивать меня, как идут дела в галерее.

Я повторила все то, что уже сказала Филиппу. Он проявил к этому вопросу гораздо больший интерес то ли потому, что его заботила судьба картин, то ли потому, что хотел показаться вежливым и внимательным, — во всяком случае, я не могла утверждать это с уверенностью.

Я сообщила ему, что решила сначала отмыть картину водой с мылом, чтобы удалить с поверхности слой грязи.

Он дружелюбно посмотрел на меня и сказал:

— Я слышал об этом. Вода должна постоять в особом кувшине, а мыло следует приготовить в новолуние.

— Нет, мы уже не придерживаемся таких предрассудков, — ответила я.

— Значит, вы лишены предрассудков, мадемуазель?

— Как и большинство из нас.

— Да, вы слишком практичны для таких причуд. У нас тут были такие люди… — Его взгляд перешел на Женевьеву, и девочка буквально вжалась в кресло. — Гувернантки, которые не захотели оставаться в этом доме, заявляя, что в замке водятся призраки; другие просто уезжали, ничего не объяснив. Но что-то их здесь не устраивало — либо мой замок, либо моя дочь.