— А кто, по-твоему, учил меня, как заключать сделки? — Сет отставил фужер и наклонился вперед, с «вызовом глядя на нее. — Теперь, если ты настоящая Пэрриш, если ты унаследовала хоть каплю знаменитой деловой хватки своих отца и брата, то должна выдвинуть подходящее контрпредложение.

— Я не говорил, что это жареная баранина. Я сказал, что это жаркое из баранины.

— А разве это не одно и то же?

С самым невинным выражением лица Сет объяснил разницу:

— Жареная баранина обычно состоит из отбивных, которые обжаривают. А это блюдо приготовлено их бараньих яичек. Местные жители считают это царским блюдом.

Пенелопа поперхнулась.

— Бараньи… — Она выплюнула все, что не успела проглотить, и закашлялась.

— Яички, — докончил он за нее. Наклонив голову, он с явным интересом наблюдал за выражением ее лица. Вот уж никогда не думал, что человеческое существо может так позеленеть. — Он наклонился поближе и коснулся ее щеки. — Потрясающий цвет. Необыкновенный, правда. Он чудесно дополняет твой красный нос.

Сет вышел на улицу через черный ход и жадно вдохнул ночной воздух. Пахло свежестью с примесью терпкого сладковатого запаха, который у него ассоциировался с Западом. С того самого момента, как он вдохнул аромат прерий, он полюбил его, но никогда еще этот свежий воздух не был ему так дорог, как в этот вечер, после ужина с Пенелопой в пропитанной рвотным зловонием комнате.

Образ Пенелопы, жалко скорчившейся над ночным горшком, мысленно промелькнул перед его глазами. Этого оказалось достаточно, чтобы заставить Сета виновато выдохнуть свежий воздух. С каких это пор она стала такой слабой на желудок? Три года назад она бы и глазом не моргнула при упоминании о съеденных бараньих яичках. Тогда она отличалась крепким желудком и гастрономическим вкусом под стать его собственному.

Ругаясь про себя, он достал из кармана портсигар и сжал его в руках. Самое худшее в его дурной выходке то, что он не имел возможности успокоить ее. Он не мог поддержать ее и смягчить приступы рвоты, не мог шутя поддразнить и отвлечь, как делал раньше, когда ей нездоровилось.

Боясь не справиться со своими истинными чувствами и потерять маску холодного циника, которую он сознательно надел, Сет ограничивался сдержанным выражением сочувствия. Он знал, что если не совладает с собой сейчас, то не сможет сдержаться в будущем. А этого нельзя допустить.

Предмет его грустных размышлений жалко застонал.

— Мне снова плохо.

Сет с тревогой посмотрел на Пенелопу, сжимавшую пустой бочонок из-под пива. Она была похожа на молодого матроса, страдающего от морской болезни во время шторма.

Тихо ругаясь на себя, он сунул портсигар обратно в карман и поспешил к ней. Хотя здравый смысл предупреждал, что ему нужно изображать холодное безразличие и соблюдать дистанцию, чувство долга воспротивилось: ведь она была сестрой Джейка, и ради своего друга он обязан позаботиться о ее благополучии.

Так примерно он говорил самому себе, когда обнял дрожавшую девушку.

— Дыши глубже, — посоветовал он, нежно гладя ее по волосам и по спине. — Тошнота быстро пройдет.

Он слышал ее прерывистое дыхание, чувствовал мягкую грудь, прижавшуюся к нему, когда она боролась с приступами рвоты.

— Умница. Вдохни еще, — уговаривал он, прикасаясь щекой к ее мягким волосам. — Задержи дыхание и сосчитай до пяти.

Так они стояли довольно долго, он давал советы, а она послушно выполняла. Наконец приступы рвоты прекратились, и Пенелопа стала тихо икать.

— Лучше? — спросил он, поглаживая ее шею.

— Да, — сказала Пенелопа и икнула.

Странно, но эти малоприятные звуки показались Сету очаровательными. Улыбаясь своей глупости, он начал растирать ее поникшие плечи. Она со вздохом прижалась к нему.

Его взгляд снова и снова обращался к светлой тафте ее платья. Он обожал женщин, но не слишком разбирался в женской моде. Но даже небольшой опыт подсказывал ему, что наряд Пенелопы был из дешевого материала, да и сшит третьеразрядной портнихой. Он не был похож на ее прежние туалеты. Пенелопа, которую он помнил, была верхом элегантности.

Его глаза сощурились, когда он дотронулся до дешевого жемчужного ожерелья. Пару часов назад он почти убедил себя, что ее появление в салоне связано с неудачным поворотом в карьере. Ведь она вообще была авантюристкой по натуре, и путешествие по Западу могло прийтись ей по вкусу. Он также помнил, что она, как и он сам, была полна упрямой гордости и скорее пострадает от последствий своего неудачного поступка, чем признает совершенную ошибку.

По крайней мере, именно так он расценил ее поведение на лестнице. Гордость и смущение. Но сейчас убогое платье Пенелопы Пэрриш лишь укрепило зародившееся у него подозрение, что она оказалась в беде. И эта беда была гораздо серьезнее, чем девушка пыталась ему представить.

Мысль о Пенелопе, совершенно одинокой в трудной ситуации, испуганной и постеснявшейся попросить помощи, наполнила его желанием помочь ей, стать ее защитником. Он хотел стать тем человеком, которому она бы доверяла и к которому могла обратиться в самые трудные времена. Он хотел…