Учитывая, что июль был только три месяца назад, а молодая жена Прескотта выглядела так, что готова была уже родить со дня на день, Эмми нетрудно было догадаться, что Люсинда уже была беременна, когда ее племянник женился на ней. Она не знала, почему это должно удивлять ее. В конце концов этот мальчишка был Трефаро, а большинство мужчин Трефаро имели дурную привычку все делать шиворот-навыворот. Похоже, что Прескотт мало чем отличался от Пайна в том, что касалось дел плотских.

Но она отбросила в сторону эти мысли и подошла к Люсинде, чтобы радушно заключить ее в свои объятия.

— Рада, что ты стала членом нашей семьи, Люсинда: Я Эмми, тетя Прескотта, но ты можешь звать меня тетушка Эмми. Меня все так зовут.

— Спасибо… тетушка Эмми, — нерешительно сказала Люсинда.

— Все, что хочу сказать — я счастлива, что такая милая и хорошая женщина, как ты, наконец заставила остепениться этого проказника, моего племянника, — и обратившись к Прескотту добавила, — он был баптистом?

— Кто?

— Тот священник, который венчал вас во Франции, в Париже?

— Нет, но он был представителем духовенства. Кажется, он был методистом, не так ли, дорогая?

— Я думаю, он был членом епископальной церкви, Прескотт.

Если до этого она видела только холодное любопытство в глазах тети и невестки своего мужа, то теперь их лица озарили теплые улыбки. Эти женщины не знали ее и злополучных обстоятельств ее рождения, и все же Люсинда чувствовала, что они приняли ее с открытым сердцем.

«Господи, неужели Прескотт был прав все это время?» — думала Люсинда. Неужели она и вправду на этой новой дикой земле под названием Техас обретет свой дом, семью, которая будет искренне заботиться о ней, обретет новую жизнь, в которой уже не будет сплетен, подозрений и косых взглядов в ее сторону. Она молилась, чтобы все было именно так.

— Да, ты права, он был приверженцем епископальной церкви, — сказал Прескотт. — Однако теперь это неважно. Мы женаты, и это все, что имеет значение.

— А эти милые малышки? — Эмми не могла не улыбнуться, когда она подошла к трем маленьким девочкам. — Они твои, Люсинда?

— Нет, мэм, они мои, — ответил Прескотт.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Эмми, и она удивленно посмотрела на Прескотта.

— Твои?

— Да, мои.

— Я всегда знала, что у тебя были довольно странные наклонности, Прескотт, — сказала Хлоя, — но, Боже мой, как ты умудрился стать отц… Я имею в виду… тебя не было здесь только один год, а самой младшей на вид можно дать по крайней мере года два.

— Так оно и есть, — сказал Прескотт, подойдя к трем маленьким светловолосым голубоглазым девочкам. — Элизабет — два, Виктории — четыре, а Александре — пять и скоро будет шесть. В этому году она уже пойдет в школу. Виктория хочет пойти вместе с ней, но мы с Люсиндой думаем, что ей следует немного подождать. По крайней мере хотя бы один годик.

— Но это все же не объясняет нам, каким образом ты стал их отцом, — сказал Пайн.

— О, это очень просто, — ответил Прескотт. — Я удочерил их.

— Удочерил их? — Эмми покачала своей седой головой в удивлении. — Боже мой! О Боже мой!

— Что случилось? — спросил Пайн.

— Мой маисовый хлеб, — сказала она. — Я только что вспомнила, что оставила его в духовке. Боже мой, надеюсь, он еще не сгорел.

Когда Эмми развернулась и побежала со всех ног в дом, Хлоя подошла к своей новой невестке и обняла ее.

— Мы так счастливы, что вы приехали к нам. Все вы.

— Спасибо, — сказала Люсинда.

— Прости, если мы показались сначала не слишком радушными. Просто все мы были так удивлены приездом Прескотта.

— Не говоря уже об его овце, — добавил Пайн.

— Я могу дать тебе объяснение, — сказал Прескотт.

— Я очень на это надеюсь, брат.

— Мы просто не ожидали, что он появится здесь на ранчо, — сказала Хлоя. — По крайней мере не так скоро. Мы только что получили письмо, которое он написал нам из Венеции.

— Вы только что получили его? — спросил Прескотт.

Пайн кивнул.

— Собственно говоря, только сегодня утром. Если бы я не поехал в город за покупками и не остановился у почты, мы никогда так бы и не узнали, что ты был в Венеции.

— Но я написал это чертово письмо уже больше трех недель назад, как раз тогда, когда мы уже собирались уезжать из Италии. Мы, возможно, прибыли бы сюда раньше, — если бы не сделали ту остановку в Барселоне.

— Боюсь, это была моя вина, — сказала Люсинда.

— Твоя вина? — спросила Хлоя.

— О, не надо, дорогая, не кори себя за это, — сказал Прескотт. — Если уж в этом и была чья-нибудь вина, то моя, а не твоя.

— Но ведь это именно я почувствовала себя плохо на палубе корабля. Вы с девочками, без всякого сомнения, только наслаждались этим морским путешествием.