– Что за дьявольская манера притаскивать меня сюда силой? – возмущенно проговорил он, раздражаясь оттого, что никак не удается сосредоточиться.

– Сомневаюсь, что вы бы явились сюда добровольно. – Беатрис опустила руки и подошла к краю стола из красного дерева. – Почему вы сегодня изменили своему обещанию? Я желаю выслушать объяснение и узнать конкретное время, когда вы выступите в поддержку суфражистского движения. Только при исполнении этих двух условий вы сможете, – она резко указала на пол, – покинуть мою комнату.

– Или?

– Думаю, это очевидно. Вы не уйдете отсюда.

– Собираетесь опять меня запереть? – спросил Коннор, вызывающе разглядывая ее грудь. – Помнится, этот способ оказался не очень эффективным.

– На этот раз о вас позаботятся мои новые служащие.

– Диппер и Шоти? С чего вы взяли, что они поднимут на меня руку? Мы давно с ними знакомы...

– А мы заключили соглашение...

– Такое же, как со мной? «Делайте, как велю я, или вам грозит позор и тюрьма».

– Действительно – тюрьма, – с ехидной улыбкой заметила Беатрис. – Но дело не в этом.

– Прошу прощения. – Коннор направился было к ней, но остановился через несколько шагов. – Дело именно в этом. Кто дал вам право запугивать людей и заниматься вымогательством, используя коварные уловки...

– Вы забыли упомянуть, что обычно эти уловки применяются мужчинами, – проговорила она со спокойствием, выводившим Коннора из себя. – В отношении вас, Диппера и Шоти я поступаю только так, как поступают по отношению друг к другу мужчины. Никто не кричит, что это нечестно, если мужчина для достижения своей цели воспользуется слабостью соперника. Когда это делаю я, меня тут же называют безнравственной и бессердечной... ведьмой.

За гневом, полыхавшим в ее Глазах, Коннор уловил глубоко спрятанное чувство обиды. Он начал понимать, что участие в борьбе за права женщин было для нее не абстрактным «добрым делом». Беатрис черпала решимость в другом, гораздо более личном, переживании.

– Скажите-ка мне: ради чего вы участвуете во всей этой дребедени? Что вы с этого получаете?

Казалось, ее удивил вопрос, но она очень быстро собралась и выдала нечто похожее на хорошо отрепетированный ответ.

– Удовлетворение от сознания того, что сделала что-то ценное, что-то, что сможет улучшить.жизнь женщин.

– Да, да, конечно, но что лично вы от этого получаете? Суфражистки кричат об угнетении женщин. – Коннор прошелся по комнате, прикоснулся к отполированному мраморному бюстику на полке, провел ладонью по крышке стола из красного дерева, позвенел хрустальными подвесками ручной работы на абажуре лампы. – Но вы, вероятно, наименее угнетенная женщина во всем нашем штате. У вас есть все, о чем любая женщина может только мечтать: деньги, положение в обществе, власть. Признаете вы это или нет, но вы уже имеете право голоса – на одном из самых влиятельных «участков»... в совете правления. Более того, вам не приходится спрашивать разрешения у кого-либо, если вы намереваетесь что-либо сделать. Вы вдова. Вы вышли замуж за респектабельность, и при этом не обременены скучным или гулякой-мужем. Что даст вам право голоса, чего вы еще не имеете?

– Вы действительно не понимаете? – Теперь Беатрис смотрела на него с сожалением. – Вам никто никогда не говорил, что ваши идеи и представления ничего не стоят только потому, что вы мужчина... что вы не можете положить деньги на банковский счет, что вы не можете приобрести никакую собственность или поставить свою подпись под...

– А с вами такое было? Это все ваш муж? Это он превратил вашу жизнь в такой ад, что теперь вы в отместку собираетесь отравить существование всему мужскому полу?

Заметив, как напряглись ее плечи, Коннор решил, что попал в точку.

– Мое замужество не имеет никакого отношения к моей борьбе за права женщин.

– Вы несете дикую чушь! – Коннор, прищурившись, подошел к ней, словно хотел заглянуть в самую глубину ее души. – Смотрите, – он соединил кончики пальцев, – вы говорили, что замужество – это тяжелая обязанность, вы сетуете на то, что мужчины высмеивают женщин и не считаются с ними, вы ненавидите слабость, романтизм называете иллюзией и полагаете, что настоящая любовь настолько редка, что практически вообще не встречается. – Он замолчал и оскорбительно долго ее разглядывал. – Все вместе может означать только одно... Мерсер был высохший старый пень, на несколько десятков лет старше вас, и он обращался с вами как с ребенком, кроме тех редких минут, когда вы были для него подходящей игрушкой. От вас требовалось держать язык за зубами, украшать его гостиную и заботиться о том, чтобы его пища всегда была горячей, а постель – теплой. – Искры в ее глазах заставили его переменить мнение. – А, старого Мерсера и это не интересовало. – Коннор криво ухмыльнулся. – Он действительно был слишком стар.

На мгновение Коннор подумал, что Беатрис сейчас взорвется. Но вместо этого она только крепче сжала руки на груди.

– Если вы пытаетесь отвлечь меня от того, зачем я вас сюда пригласила, то вас ждет разочарование. Я хочу знать, почему вы отказались публично поддержать суфражистское движение.

– Некоторые говорят, что если женщина выходит замуж из-за денег, то она должна довольствоваться только деньгами, поскольку это будет единственное, что она получит, – продолжал Коннор, пытаясь представить ее рядом с тем трясущимся стариком, которого он видел мельком несколько лет назад.