— Мадемуазель, — напомнил он, — я говорил о пяти минутах, а прошло целых тридцать.

— Разрешите мне подняться к себе, чтобы забрать вещи?

— Если вам так угодно, мадемуазель, я подожду вас на улице Моншанен. Консьерж Жаньо — мой лучший друг.

— Ах, так вы знаете, — ужаснулась она.

— Я много чего знаю.

— Хорошо. Сейчас позвоню.

Ей принесли пальто и шляпу. Шолмс сказал:

— Надо как-то объяснить господину Дестанжу наш отъезд и назвать причину, по которой вы можете отсутствовать несколько дней.

— В этом нет надобности. Я скоро вернусь.

Снова взгляды их встретились, оба смотрели, саркастически улыбаясь.

— Как вы в нем уверены! — заметил Шолмс.

— Слепо ему верю.

— Все, что он делает, хорошо, не так ли? Все, чего хочет, получается. И вы все одобряете, и сами готовы на все ради него.

— Я люблю его, — задрожав, сказала она.

— И думаете, он вас спасет?

Пожав плечами, она направилась к отцу.

— Забираю у тебя господина Стикмана. Мы поедем в Национальную библиотеку.

— Вернешься к обеду?

— Может быть… хотя, скорее всего, нет. Не беспокойся.

И твердо заявила Шолмсу:

— Иду, месье.

— Без задних мыслей?

— С закрытыми глазами.

— Если попытаетесь улизнуть, я позову на помощь, закричу, вас схватят и посадят в тюрьму. Не забывайте, есть ордер на арест Белокурой дамы.

— Клянусь честью, что не попытаюсь улизнуть.

— Я верю вам. Идемте.

И вместе, как он и говорил, они покинули особняк.

На площади, развернувшись против движения, стояла машина. Видна была спина шофера и кепка, полускрытая поднятым воротником. Подойдя, Шолмс услышал ворчание мотора. Он открыл дверцу, пригласил Клотильду садиться и сам сел рядом с нею.

Автомобиль рванул с места и, промчавшись по внешним бульварам, выскочил на авеню Хош, а затем на авеню Град-Арме.

Херлок задумался, разрабатывая план дальнейших действий.

«Ганимар у себя… Оставлю на его попечении девушку… А сказать, кто она? Ведь, узнав, сразу же потащит ее в следственную тюрьму и нарушит все мои замыслы. Разделавшись с этим, я возьмусь за список из досье М.Б. и выйду на охоту. И уже этой ночью, или, самое позднее, завтра утром заеду, как договорились, за Ганимаром и выдам ему Арсена Люпена и его банду».

Он потирал руки, радуясь, что наконец-то цель близка и никакое препятствие не может его остановить. Не в силах противостоять желанию поделиться с кем-то своим счастьем, хоть это и не было в его привычках, он воскликнул:

— Извините, мадемуазель, за мое веселое настроение. Сражение было тяжким, и именно поэтому мне так отраден успех.

— Законный успех, месье, вы имеете полное право быть собой довольным.

— Благодарю. Однако что за странной дорогой мы едем! Шофер что, не слышал?

В этот момент машина выезжала через Нейи за пределы Парижа. Что за черт! Ведь не может же быть улица Перголез за городской чертой!

Шолмс опустил стекло, отделявшее их от водителя.

— Эй, шофер, вы не туда поехали. Улица Перголез!

Тот не отвечал. Шолмс крикнул снова:

— Говорю вам, езжайте на улицу Перголез!

Тот опять не ответил.

— Ах, так! Да вы оглохли, дружок. Или нарочно делаете… Нам сюда не нужно… Улица Перголез!.. Живо назад, да побыстрей!

Тот продолжал хранить молчание. Англичанин не на шутку встревожился. Он взглянул на Клотильду: на ее губах играла чуть заметная улыбка.

— Чему это вы улыбаетесь? — пробурчал он. — Это происшествие не имеет никакого отношения… от этого ничего не изменится…

— Абсолютно ничего, — ответила она.

И вдруг его пронзила догадка. Привстав, он повнимательнее взглянул на человека, сидящего за рулем. Вроде тот был пошире в плечах, этот держится свободнее… Он весь покрылся холодным потом, руки так и сжимались в кулаки, Шолмс все больше и больше убеждался в страшной вещи: этот человек, это был Арсен Люпен.

— Ну, что скажете, господин Шолмс, о нашей маленькой прогулке?

— Чудесно, дорогой месье, просто чудесно, — отвечал Шолмс.

Никогда в жизни не приходилось ему делать над собой таких неимоверных усилий, чтобы без дрожи в голосе произнести эти слова, не показать, какие в нем в тот момент бушевали страсти. Но уже в следующий миг наступила бурная реакция, ненависть и бешенство прорвались, унося последние остатки воли, и, выхватив револьвер, Шолмс наставил его на мадемуазель Дестанж.