Шрифт:
Тэйлор успокаивающе накрыл ей руку.
– Послушай, дружище, не обижай меня. Я хорошо знаю свое дело, лучше многих других врачей. У Майло все в порядке, Габриэль, поверь мне. – Он похлопал ее по руке. – Выпей лучше ликера. Полчашки этой смеси – и уже не о чем будет беспокоиться.
– Это рекомендация доктора?
– Разумеется. Выпей, дружище. Вечер только начинается. – Еще раз обняв ее, он пошел к толпе в гостиной.
Что ж, она выпьет чашку. А может, и две.
А после ужина отец повесит хрустальную звезду – подарок ее ирландской бабушки.
Фонарики на елке замерцали белым светом. Вдруг, грозя порвать чулок, девушку схватила за лодыжку лапа.
– Эй, Клетис. – Она нагнулась и почесала кота за ушами. – Где твой приятель?
Скатерть надулась и приподнялась.
– Здесь. – Край скатерти обрамил лицо Оливера. Щеки у него были ярко-красными, а волосы – мокрыми и взъерошенными.
– Есть хочешь? – Подняв Клетиса и засунув его пушистую голову себе под подбородок, Габриэль двинулась к Оливеру.
– Мы с Клетисом поели.
– Вижу, – серьезно ответила она.
Оливер, кряхтя, вылезал из-под скатерти.
– И попили.
– Да? И что это было? – Она спустила Клетиса с рук.
– Майло дал мне пунша. Он красный. С мороженой клубникой. Он разрешил мне полизать ложку. Невкусно. А красный напиток вкусный.
– Хорошо. – Габриэль с облегчением выдохнула – слава богу, это был не ликер. – Не хочешь пойти со мной в гостиную? Объявим всем, что суп подан.
– Не люблю суп.
– Это на самом деле не суп. Это выражение означает, что пора садиться за стол.
Оливер встал и вытер руки о штаны. На его свободного покроя рубашке виднелись красные пятна от напитка.
– Я всем объявлю?
– Конечно. Ты ведь сможешь сказать так громко, чтобы все услышали? Он выкатил глаза.
– Конечно. – И потянулся за Клетисом, который нехотя полез обратно под стол.
Габриэль подозревала, что у них там были свои запасы съестного.
Живот у кота свисал складками, когда Оливер, ворча, поднял его.
– Мы с Клетисом объявим всем, что суп подан. Даже если это не суп.
Мальчик направился в гостиную и встал в арке между двумя комнатами.
– Суп подан! – прокричал он и повел толпу в столовую.
Джо отошел в сторону, пропуская людей. Все шли парами – знакомые, друзья, – выстраиваясь за едой и отходя в сторону, чтобы поесть и пообщаться.
Он никого не знал, кроме Муна и Габби. И конечно, Майло.
Наверное, это хороший момент, чтобы уйти. Они с Оливером могли бы незаметно проскользнуть за дверь, и никто даже не заметил бы.
Майло помахал рукой, подзывая гостей к столу.
– Все подходите. Мун, помоги мне подвести команду к еде. Эта внезапная застенчивость кажется мне подозрительной. Ты уверен, это те же самые люди, которых я каждый день вижу в городе?
В ответ на эти слова раздался смех. Майло положил руку на талию Нетти Дру и подвел ее к столу.
– А как ты думал, Майло? В этих праздничных костюмчиках не разгуляешься. Приходится думать о приличиях, когда тебя душит галстук.
– Глупости, круглолицый. Видели мы твой чертов галстук. Засунь его в карман и ешь.
Мун не собирался пускать дело на самотек.
– Не тормози очередь, парень, некоторым здесь не сладко.
– Верно, люди. Вы же не хотите встать на пути у Муна, когда ему пришло в голову поесть. – Майло раздвинул гостей, освобождая Муку дорогу.
Джо увидел, как Габриэль подошла к Тэйлору Пэджетту, взяла его за руку и повела в столовую. Он был хирургом, другом семьи. Они вместе выросли. Почему бы ей и не провести его первым?
Недоумевая, Джо опустил глаза и увидел свой стиснутый кулак. Медленно разжав пальцы, он засунул руку в карман. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь чувствовал себя собственником по отношению к женщине.
Тэйлор Пэджетт пользовался уважением в обществе. Все в городе только и говорили о том, какой Пэджетт замечательный доктор. Джо пришлось мрачно согласиться, что Тэйлор Пэджетт действительно чертовски замечательный парень. Дьявол, даже ему самому нравится Пэджетт. Что в нем плохого?
Единственная проблема заключалась в том, что Пэджетт был рядом с Габби, а Джо не был.
А когда этот во всех отношениях замечательный док наклонился и стал что-то нашептывать Габби на ухо, а она засмеялась легким смехом, Джо вдруг почувствовал себя таким одиноким, каким не чувствовал еще никогда.