Шрифт:
— Быть может, его рисовали в то время, когда он вынужден был развестись с женой, славившейся красотой, богатством и родственными связями…
Портрет отца. Та же печаль на лице, тот же равнодушный взгляд.
Мать, очень похожая на княгиню Подгорецкую, красивая и молодая. Ни следа счастья на лице.
Вальдемар обошел весь зал. Возбуждение охватило его, ироническая усмешка крепла на губах. Наконец он остановился перед портретом бабушки. Смотрел на него долго, внимательно.
— И здесь то же самое, — шепнул он, присаживаясь ощупью на канапе.
Он видел глаза, проникнутые трагизмом и печалью, фигуру, словно согнувшуюся под тяжестью переживаний. Печаль сквозила в любой детали, даже, казалось, в фалдах тяжелого платья. Вальдемар сидел, погруженный в задумчивость. Внезапно встал, огляделся вокруг и произнес громко, с горечью:
— Титулы, положение, связи, миллионы… но где же счастье? Нигде я не вижу счастья…
Горько рассмеявшись и пожав плечами, он продолжал:
— Нет счастья в истории нашего рода…
Портрет Габриэлы Михоровской в натуральную величину висел у самой двери, по обеим сторонам от него ниспадали с потолка тяжелые бархатные портьеры. Вальдемар поднял ту, что слева. Увидел пустое место на выложенной дубовыми панелями стене. Не опуская портьеру, посмотрел направо от портрета и подумал: «Там — место для дедушки Мачея, ну, а здесь для кого?»
Гладкая, поблескивающая дубовая панель показалась ему загадкой — но он не понимал, отчего его охватило легкое, как тень, чувство тревоги. Странным непокоем веяло от пустой стены, и это чувство полегоньку вкрадывалось в душу…
Майорат затрепетал и, хмуря брови, спросил сам себя:
— Что это еще такое?
Решительным жестом опустил портьеру. Уселся на канапе и сжал ладонями виски: «Я чертовски нервничаю, чертовски!»
Во время своего долгого отсутствия в Слодковицах он тосковал по Стефе, потом ненадолго увидел ее, они вновь расстались, и тоска снова крепла, не давая ему покоя.
Вернувшись в кабинет, он нашел на столе адресованное ему письмо от Люции Эльзоновской.
Быстро разорвал конверт.
Девочка писала:
«Приезжай, Вальди, если хочешь увидеть Стефу, она возвращается завтра утром. Я бы очень хотела поехать ее встречать, только боюсь маму. Никто не знает, что я тебе пишу. Хотела позвонить, но ты сам знаешь, телефон стоит близко от маминой комнаты. Не идти же мне было во флигель к Клечу. Наш милый Яцентий помог мне найти человека, который доставит письмо. Приезжай обязательно, Люция».
Кровь бросилась Вальдемару в лицо: «Возвращается! Она возвращается!»
Дикая, безумная радость охватила его. Майорат схватил колокольчик и затряс им.
— Кто принес это письмо? — неестественным голосом спросил он вошедшего лакея.
— Павел, конюх из Слодковиц, четверть часа назад. Я не посмел беспокоить пана, оставил письмо на бюро…
— Плохо. Иногда письма бывают срочными… Посланец ждет?
— Он уже уехал. Очень спешил. Паненка не приказывала дожидаться ответа…
— Хорошо, иди.
Анджей направился к двери.
— Подожди! Который час?
— Половина восьмого.
— Отлично! Пусть Бруно немедленно запрягает серых в большую карету на полозьях. На козлы — Юра. Приготовьте для меня все необходимое, я выезжаю.
Анджей вылетел из кабинета. В голосе хозяина он расслышал некие нотки, которые его встревожили и обеспокоили.
«Случилось что-нибудь или пан майорат болен?» — думал он, сбегая по лестнице.
Вальдемар быстро ходил по комнате, размышляя:
— Знает ли она все о покойной бабушке, знает ли ее историю? Не исключено! В таком случае она возвращается лишь затем, чтобы попрощаться. Она меня любит и потому не останется здесь, зная о прошлом, убоится будущего… Наша семья отныне будет пугать ее. Что таится во мне — любовь к ней или жалость? Я люблю ее, любил и до того, как все открылось. И она любит… но, может, возненавидела теперь? А высшие круги? А моя семья, родственники? Они не допустят… но пусть только попробуют! Станут мешать — смету! Мои чувства они не растопчут, не позволю!
Он остановился, поднял руку ко лбу: «Я нашел ее и отнять у меня не дам! Одолею их… они уступят… должны будут сдаться… я хочу этого… жажду… и будет по-моему!»
Кто-то постучал в дверь.
— Можно! Вошел дворецкий.
— Что вам угодно?
Старик согнулся в учтивом поклоне.
— Простите, что осмелюсь беспокоить, но я узнал, что пан майорат уезжает… а через два дня в замке должен состояться званый обед в честь победы пана на выборах. Будут ли какие-нибудь указания на этот счет?
— Нет, завтра я вернусь, — сказал Вальдемар нетерпеливо. — Делайте все, как было намечено. Гостей будет много… но, кроме обеда, никаких развлечений!
Дворецкий поклонился и вышел.
Вальдемар вновь принялся расхаживать по комнате. Тысячи мыслей шумели у него в голове, чувства раздирали грудь. Он столь был потрясен последней беседой с собственными душой и совестью, столь взволнован, что, казалось, ощущал и слышал каждую капельку своей крови, спешившую по венам в мозг и всплывавшую туда жаркой, пылающей, словно бы каплей огня. Все колебания, метания, думы, пережитые им в последние часы, теперь стали четкими, ясными. Теперь он совершенно точно знал, к чему стремится и жаждет, знал, что идет верным путем. Больше он не станет колебаться. Прибавит энергии.