И все. Светлана повесила трубку.

Работала она в редакции не так уж и давно, только набирала «ход»… Крикуша недолго думал, на вокзал послали Игоря Милюхина из отдела распространения. «Если в камере окажется коробка или большой по объему сверток, сам руками не трогай, вызови милицию», – напутствовал его редактор.

В камере оказался только полиэтиленовый пакетик с рулоном видеопленки.

И вот после просмотра Анатолий Крикуша и обозреватель ломали головы: откуда Рогожина могла взять столь интересную информацию, как вообще к ней, неопытной журналистке, мог попасть такой материал.

«Естественно, это случай, – думал главный редактор, – выпадающий на долю журналиста раз в жизни».

Где же сама Светлана?

Вполне понятно, что из-за такого материала у нее могут возникнуть серьезные осложнения. Если это действительно бетаровцы, Рогожина сильно рискует.

– А ну-ка включи еще раз.

Владимир Боков перемотал пленку, куда был вклеен сюжет Светланы, и включил воспроизведение.

На экране телевизора изображение комнаты с прямоугольной крупноячеистой решеткой на окне. Светло-коричневые гардины неохотно пропускают солнечный свет, простенький светильник справа от окна, письменный стол, заваленный бумагами. За столом сидит человек без пиджака, в одной рубашке, на рукавах нарукавники, как у бухгалтеров в старых фильмах. На его голове черная шапочка, массивный нос украшают очки в роговой оправе, черная борода с проседью подстрижена опытной рукой. Несомненно, этот человек известен многим в Москве: раввин Марьино-Рощинской синагоги. Он говорит, обращаясь к невидимому собеседнику:

«…что касается бетаровцев, то наряду с ними существуют и другие организации, о которых почему-то предпочитают умалчивать. Отдают предпочтение еврейским. Уверен, что о мусульманской организации «Азатлык» знают немногие. А вот о Пуриме – веселом еврейском празднике, который отмечается иудеями в память об уничтожении нами обманным путем 7500 безоружных персов, знают почти все. Не знает лишь малая часть, хотя уверен, что не сегодня-завтра эта «несправедливость» будет устранена. «С помощью сионизма будет уничтожено христианство и мусульманский мир», «грядет национальная еврейская революция…» «Великих» евреев-сионистов…»

Материал, безусловно, сенсационный, он попал как нельзя вовремя – только что прогремел взрыв, а в речи раввина явно проскальзывали угрожающие интонации: «…не сегодня-завтра несправедливость будет устранена», но что с ним делать? Чтобы распорядиться им как должно, необходимо сделать две вещи. Во-первых, опубликовать этот материал в своей газете. И тут же, без промедления, на приоритетных правах взять в долю какой-нибудь канал телевидения. Эта пленка вызовет настоящий шок.

С одной стороны, Крикуша торопился – а если кто-то другой завладеет информацией? Светлана пока не дает о себе знать, и это тоже беспокоило: как поведет она себя в экстремальной ситуации? С другой стороны, ему хотелось использовать весь материал, о котором в конце сообщения упомянула Рогожина (и который, безусловно, существовал), одно дело двадцатисекундный репортаж, другое – репортаж объемный, с деталями, которые также могут оказаться сенсационными.

Крикуша колебался; он не принял пока решения, хотя на самом деле оно было уже принято – теряя время, он тем самым склонялся ко второму варианту: главный редактор ждал материал целиком. Ждал, имея в виду и других лиц: авторов, хозяев этой записи, и, может быть, посредников, через которых Светлана заполучила пленку.

Анатолий Крикуша все же дождался дополнительного материала. Правда, по содержанию он все-таки отличался от того, что он хотел увидеть. Однако тема была одна. В этот раз Милюхину из отдела распространения не пришлось ездить на вокзал, не было и предварительного звонка Светланы. Редактор получил пленку от самой Рогожиной в начале одиннадцатого вечера. Она как вихрь ворвалась в его кабинет с порозовевшим лицом, повзрослевшая в одночасье, с видеокассетой в руке. Крикуша встал ей навстречу.

– Слава богу, с тобой ничего не случилось. Тобой интересовалась ФСБ.

– Еще бы! Вы подготовили материал?

Редактор на секунду замялся.

– Понимаешь, чтобы он увидел свет, мне нужны неопровержимые доказательства.

– Доказательства чего? – Светлана позволила себе чуточку перца в голосе. – Доказательства для доказательства?

– Я понимаю твои эмоции, материал заслуживает внимания, и все-таки он слишком мал. С его помощью можно обвинить, разоблачить, но им нельзя подстраховаться, защититься. Одним словом, я жду, когда ты предъявишь мне либо начало разговора с раввином, либо продолжение, либо запись целиком.

– Она будет у меня, обещаю. После выхода моего репортажа.

Крикуша с явным сожалением покачал головой:

– Извини, не могу. – Он не отрываясь смотрел на видеокассету в руке Светланы. И не выдержал. – А это что?

– Это напрямую относится к взрыву. Если после просмотра этого материала вы не… – она сделала неопределенный жест рукой, – то я не знаю.

Крикуша, взяв у нее из рук кассету, подошел к видеомагнитофону.

Прямо на камеру рванули высокие двери школы и на сотую долю секунды позже окна на первом этаже… Выкатились ярко-красные валы пламени, устремляясь вверх…

– Черт возьми… – прошептал Крикуша, подаваясь вперед. – Это тот самый взрыв?

Светлана сияла.

– Да. Как только оба материала увидят свет, мне твердо обещано, что я получу остальное.

– Ты уверена, что заполучишь?

– А вы что смотрите, художественный фильм?

Светлана впервые разговаривала с редактором в таком тоне, она не боялась последствий. У нее в руках была такая информация, с которой она сможет пойти в любую телекомпанию и редакцию. И остаться там. Крикуша это понимал.