Какое-то время музыковед размышляла над глобальными вопросами морали и этики, а потом отбросила бесполезные размышления. Она не располагала достаточным объёмом данных. Проблему происхождения лысоголовых предстояло решить какой-нибудь другой экспедиции — каким-нибудь опытным аналитикам, располагающим временем и ресурсами, дабы они могли уделить этому вопросу столько внимания, сколько он заслуживал.

А сейчас у Сабы были заботы более неотложные, и об этих заботах она должна была срочно рассказать Эшу, а потом ей следовало подготовиться к ночной работе.

И она сказала рилле и виригу:

— Я должна отдохнуть. Благодарю вас за занятия.

Оба кивнули и вышли из зала.

Женщина вернулась к себе, взяла рацию и набрала код для связи с археологом. Он ответил через пару секунд.

— Гордон, — проговорила Мариам без всяких предисловий и в который раз порадовалась тому, что может говорить с ним вот так. — Нами управляют на клеточном уровне. Нас изменяют.

— Я знаю об этом, — ответил он. — Я могу рассказать тебе о летунах. В них превратились участники русской экспедиции.

— Я только что узнала об этом, — сказала музыковед. — Но не успела хорошенько обдумать. Вот тебе информация к размышлению: все это происходит с нами потому, что все существа, живущие на этой планете, включая и загадочное вневременное существо, считают нас лысоголовыми.

Эш помолчал, потом расхохотался, горьким и болезненным смехом. Эфиопка сразу поняла настроение Гордона, потому что и сама испытывала сходные чувства.

— Что ж, — проговорил археолог. — Очень интересно. Очень отрезвляюще, я бы сказал.

Профессор с улыбкой произнесла:

— Я так и думала, что ты вот так все воспримешь. Ну, кто первым отчитывается — я или ты?

— Давай ты, — распорядился Эш, и они по очереди рассказали друг другу обо всем, что им удалось узнать в течение дня.

Когда на следующее утро Эвелин наконец выбралась из пелены снов, она сразу ощутила перемену — какое-то предчувствие — ещё до того, как открыла глаза.

Это предчувствие ей понравилось.

А когда она открыла глаза, то увидела над собой знакомый круглый потолок «ячейки» нурайлского общежития и пустые закруглённые стены. Женщина повернулась на бок, прислушалась к еле слышному шуршанию матраса, с которым он елозил по полу, вдохнула запах стираного постельного белья и пыли.

«Больше этого не будет», — подумала она.

А потом Риордан поняла, с чем связано радостное предчувствие: не надо идти на работу. Теперь это стало не нужно. Очень скоро они должны были отправиться домой.

Она рассмеялась. Сегодня её не удручала ни постоянная жажда, ни вечное желание поесть белковой пищи, ни головная боль, ни нытьё в суставах. Скоро она будет дома — там, где свежая клубника и горячая ванна, где нет никакого безумия. Дома.

Тут из душевой кабинки вышел Мердок и улыбнулся в ответ на улыбку жены.

— Хороший сон? — спросил он.

— Нет. Приятное пробуждение, — ответила Эвелин и неторопливо поднялась. — Ну что, будем сворачивать этот дурацкий матрас? О Росс, я так рада, что мы летим домой. Надеюсь, Гордон уже вывел Сабу из Дома знаний, потому что… — Её прервал стук в дверь. — Откроешь, ладно? Пойду освежусь.

Эвелин вошла в кабинку и впервые за все время, что они жили здесь, несколько минут, показавшихся ей вечностью, наслаждалась странным ощущением, напоминающим прохождение через пластиковую плёнку.

«Больше этого никогда не будет, — с радостью подумала Риордан, выйдя из кабинки. — И этого тоже», — добавила она, протащив через очищающее поле одежду.

Из комнаты доносились взволнованные голоса, но женщина не ощутила тревоги, поскольку узнала высокий голос Веры — та всегда разговаривала на повышенных тонах.

Она заплела волосы в косу и подколола на затылке — прогулка по джунглям обещала быть жаркой, особенно если день сегодня окажется таким же солнечным, как вчера.

Войдя в комнату, Эвелин застала странную сцену. Росс стоял, опустив голову и подбоченившись. Его поза заставила женщину встревожиться.

Она обернулась к Вере. Та стояла, раскинув руки. Её круглая мордашка излучала полную беспомощность, кудряшки растрепались. Казалось, она за ночь глаз не сомкнула.

— Везде, — продолжала Павлова, от волнения говоря с сильнейшим акцентом. — Везде, где только можно придумать. В каждом из домов мува. Во всех местах, где мы собирали ягоды и орехи. Пряталась от йилайлов. Ирины нигде нет.