Шрифт:
– Сонечка, что-то щетина повылазила, колется, сил нет. Как бы мне побриться.
– Сейчас я вас побрею. Какой бритвой предпочитаете, электрической или безопасной?
– Безопасной, – прокрутив в голове еще один вариант, ответил я. – Только предпочитаю бриться сам.
Я привстал, собираясь идти в туалетную комнату.
– Ни в коем случае, побреетесь лежа.
– Но, Сонечка, я еще кое-куда хочу.
– Я все принесу в кровать.
– Я не смогу, не получится.
– Но раньше же получалось.
– Я же был трупом, без сознания.
– Даже не знаю, может, я выйду? Хотя мне и выходить-то нельзя. Я сейчас спрошу.
По селектору она вызвала дежурного врача.
– Чего там у тебя? – недовольно спросил хирург.
– Самуил Исаакович, у нас появилась проблема. Константин Иванович захотел в туалет.
– Что же, прикажешь мне подержать его над горшком? Дай ему судно и пусть справляется по-детски.
– Он не может при мне.
– А я вообще в судно не могу.
– Ладно, откати его в туалет и посади на унитаз, но смотри, если что случится, то… ты меня знаешь. Из палаты не выходи.
– Хорошо.
Торжественно, как генерала на параде, меня повезли в сортир. Я лежал серьезный и значительный, сознавая важность предстоящей мне миссии. Усадив меня на стульчак, Соня удалилась. Я защелкнул задвижку, намылил ноги и принялся ожесточенно сбривать шерсть.
– Что-то вы долго, – через пару минут забеспокоилась медсестричка.
– Будешь тут долго, – недовольно отозвался я, принимаясь за бритье физиономии.
Спустив воду, я открыл дверь и позволил ей войти.
– Вы что, успели побриться? Нельзя же…
– Все можно, если это не запрещено статьей закона. Голубушка, доставь мое бренное тело на место.
– Ну что там у вас? – захрипел селектор.
– Все нормально, он испражнился, – гордо ответила Соня.
– Ага, Самуил Исаакович, отлично, – бодро заверил я. – Стул – пальчики оближешь!
– Вот лежите и облизывайте, – хрюкнул селектор, отключаясь.
– Ну вот, дитя мое, похоже, нам с тобой предстоит долгое пребывание в этих стенах.
– Так нужно.
– Где ты намерена спать? Второй кровати я не вижу.
– Попозже я немного подремлю в кресле, когда шеф уснет.
– Конечно, еще не вечер. А вот я устал. Дай мне снотворного.
– Да, вам нужен покой. Вам таблетки или укол?
– Лучше укол. От таблеток толку мало.
– Не говорите так. У нас есть препараты активного действия. Очень дорогие. Вот, например, морферон. Две таблетки, и через пять-десять минут вы в полном улете, не разбудишь пушкой.
Перед моим носом она потрясла полупрозрачным пузырьком с очень нужным мне лекарством. Я протянул руку.
– Осторожнее, не рассыпьте.
Я понюхал розовые горошины драже и, с отвращением возвращая, выронил пару штук. Незамеченные, они закатились под покрывало.
– Нет, вонючие больно!
– Да вы что? Они вообще безвкусные.
– Не хочу, давай укол.
– Как хотите. – Она сломала ампулу, жадно всосав ее содержимое хищной иглой одноразового шприца. – Подставляйте ягодицу и готовьтесь часов на шесть уплыть в кайф.
– Отлично, Сонечка. Но сначала давай пожрать.
На столе-каталке она разложила несколько разновидностей каш, которые я не терплю с детства.
– Вам масла побольше? Молоко согреть?
– Молоко оставь, а кашу убери с глаз долой.
– Но что же вам?
– Чего-нибудь остренького, национального.
– Вам нельзя.
– А я хочу, соедините с врачом.
– Самуил Исаакович, он просит поесть.
– Пусть лопает.
– Но он просит острого, соленого.
– Значит, все нормально, выздоравливает. Дай зернистой икры, только немного, граммов сто, можно пару ломтиков мяса.
– Все сделаю.
Дурочка, она пошла к холодильнику, а я бросил в стакан молока две уже раздавленные таблетки снотворного, с тревогой ожидая окончания процесса их полного растворения. В хрустальных вазочках она приволокла икру и красную рыбу.
– Приятного аппетита, вам это разрешили.
– А что разрешено вам?
– Н-не знаю. Мы питаемся в нашем кафе внизу.
– А я хочу, чтобы вы составили мне компанию.
– У нас не принято.
– А я хочу, иначе я разнервничаюсь, и у меня заболит голова. Ну! Или я пожалуюсь на вас.
– Хорошо, сейчас что-нибудь принесу себе.
– Не нужно, здесь все есть, угощайтесь. Придвинув кресло, она потянулась за вазочкой с рыбой.
– Руки!
– Что? – удивленно зашлепала она накладными ресницами, ничего еще не понимая.