– Идите сюда, – позвала старуха. – Быстрее. Во время движения я еще могу выдержать этот холод, но в неподвижности промерзну до костей.

Боже милосердный! Они так торопятся избавиться от нее, что вышвыривают из Торн Роуз, даже официально не объявив об увольнении! Но не это ее сейчас беспокоило.

Быстро – насколько это возможно – она спустилась по обледеневшим ступенькам и подбежала к экипажу. Салтердон сидел, потупив взгляд, на замшевом сиденье напротив своей бабки. Его щеки посерели от холода, губы были синими.

– Думаете, разумно увозить его в такой день, ваша светлость? – спросила Мария, не отрывая взгляда от герцогини и не поднимаясь в экипаж. – Холод усиливается, и…

– Это предложение Эдкама, – буркнула герцогиня. – Он говорит, что свежий воздух и холод должны взбодрить его и усилить сопротивляемость организма. Залезайте скорее, пока мы не замерзли до смерти.

Мария забралась в карету, опустилась на сиденье рядом с Салтердоном и поставила свой чемоданчик на пол. Нащупав плед, она плотнее завернула колени герцога.

– Вы дрожите, – ласково сказала она и сжала своими мерзнущими пальцами его одетые в перчатки руки.

Карета, запряженная гарцующими белыми меринами арабской породы, двинулась вдоль аллеи. Кучер свистел и щелкал кнутом.

– Не нужно кутать его, – сказала герцогиня. – Он не ребенок, мисс Эштон.

– Но он недостаточно здоров, чтобы выдержать такой холод, ваша светлость. Ему нужно время, чтобы окрепнуть.

Закутанная в норковый и лисий мех герцогиня посмотрела на Марию своими серыми, как окружающий их пейзаж, глазами и приподняла бровь.

– Он герцог Салтердон, милая. И происходит из мужественного и сильного рода. Вот уже восемьдесят лет, как я в любую погоду ежедневно катаюсь верхом. То же самое делал и его дед, когда был жив.

– И умер от пневмонии, – внезапно пробормотал Салтердон, чем немало удивил и Марию, и герцогиню. – И я был бы вам чрезвычайно благодарен, если бы перестали вести себя так, как будто меня здесь нет. Может быть, моя речь… немного замедленна, но я вполне способен говорить за себя сам.

Взглянув на Марию, он вскинул густые темные брови. Она не поняла, означал ли этот жест гнев или насмешку. В этот момент Мария могла думать лишь о сильном волнении, охватившем ее при звуках его голоса. Она вдруг поняла, что все эти последние недели денно и нощно молила Господа, чтобы услышать эти чарующие звуки, а теперь, когда это произошло, она уезжает и больше никогда не услышит его.

Она откинулась на спинку сиденья и плотнее завернулась в плащ. Глаза у нее начали слезиться, в носу хлюпало. Пальцы правой ноги – там, где протерся носок туфли – быстро стали неметь. Но все это казалось ей второстепенным по сравнению с внезапно охватившим ее желанием расплакаться. Задрожав всем телом, она крепко зажмурилась.

Салтердон отвернул один край пледа и накинул ей на колени, а затем взял за руку и притянул к себе.

– Ближе, – сказал он, – пока вы совсем не замерзли.

– Нет, – она замотала головой, отказываясь подвинуться. – Я в полном порядке.

– Ваше упрямство полезно для меня, но не для вас. Ладно, попробуем зайти с другой стороны: мне холодно, мисс Эштон. Идите ко мне под плед… тепло вашего тела согреет меня, и я не умру от пневмонии.

– Хорошо, – ответила она и прикусила губу. – Если так…

Мария неохотно придвинулась к Салтердону и застыла, словно аршин проглотив, пока он оборачивал плед вокруг ее бедер и талии, следя, чтобы руки девушки оказались внутри.

– Так лучше? – слабо улыбнулся герцог. Она кивнула.

Снегопад усиливался. Снежные вихри кружились, скрывая извилистую дорогу.

Салтердон вопросительно взглянул на Марию. Ее щеки, нос и подбородок покраснели, в голубых глазах блестели слезы. А рот…

Он отвел глаза и нахмурился.

– Скажите, мисс Эштон, – подала голос герцогиня, – что у вас в чемодане?

– Мои вещи, разумеется. Салтердон переглянулся с герцогиней. Некоторое время они ехали молча, наблюдая, как снег белым одеялом укрывает окрестности. Когда они оказались у перекрестка дорог, одна из которых вела в Хоуорт, а другая углублялась в долину, где вдали светились крошечные желтые окна в домах арендаторов, кучер направил лошадей по извилистой дороге в сторону, противоположную от Хоуорта.

Мария наклонилась вперед, всматриваясь в дорогу, ведущую в Хоуорт, а затем перевела взгляд на Салтердона. На ее длинных ресницах блестели хлопы: снега. Кристаллики льда, словно бриллианты, сверкали в ее пепельных волосах. Трей ничего не сказал, а лишь подмигнул девушке и ободряюще пожал ее руку под пледом. Ее глаза расширились, губы чуть-чуть приоткрылись, маленькая ладошка раскрылась и крепко стиснула его пальцы. От ее улыбки холодный воздух, казалось, потеплел, а хмурое небо стало светлее.