Шрифт:
Владимир Родионыч не ответил, пока не допил чай.
Полковник ждал.
Владимир Родионыч отставил пустой стакан. Провел ладонью по крышке стола, словно стирая невидимые крошки. Побарабанил пальцами.
– Я могу ему запретить, – сказал, наконец, Владимир Родионыч, – хотя прекратит он или нет – вопрос спорный. Я могу вмешаться после того, как он найдет…
– Если он найдет, – поправил Полковник.
– После того, как он найдет, – повторил Владимир Родионыч. – Но не знаю, чем обернется это мое вмешательство. Я все больше ощущаю себя человеком, выпустившим джина из бутылки.
– Бросьте, Владимир Родионыч! Он же обычный толковый мент. Всего лишь.
– Нехорошо иронизировать над председателем совета. Главное на сегодня – совет решил прекратить дело о похищении. Все действительно понятно. А Гринчук пока может заниматься тем, чем хочет. Хотя я думаю, что вряд ли у него что-то получится.
– Время покажет, – сказал Полковник.
Что именно должно было показать время – сказать было трудно. В двадцать один ноль-ноль, например, время показало, что и Гринчук и Инга одинаково точны.
Ко входу в «Космос» они прибыли одновременно.
Цветов Гринчук не принес.
– Добрый вечер, – сказал Гринчук, пожимая протянутую для поцелуя руку.
Выглядел это жест, естественно, нелепо, Инга, осознав это, руку высвободила несколько резче, чем полагалось воспитанной даме.
– Прошу в кабак, – сказал Гринчук.
У него начала болеть голова. От позавчерашней шишки боль толчками распространялась по всей голове, концентрируясь, однако, больше у висков.
Инга вошла в ресторан, молча скинула пальто на руки Гринчука и отошла к зеркалу.
Гринчук сдал вещи в раздевалку и, не оглядываясь, двинулся в зал. Инга пошла следом.
Губы ее были крепко сжаты.
Столик был забронирован, метр проводил Гринчука к нему. Гринчук оглянулся на Ингу, ухмыльнулся, но все-таки дождался ее, и придержал стул, когда она садилась. Потом сел сам.
Ансамбль на сцене наигрывал что-то неопределенное.
Подошел официант и зажег свечу. Положил перед Ингой и Гринчуком по экземпляру меню.
– Что будете есть? – спросил Гринчук.
– Я не голодна, – несколько холоднее, чем то разрешали правила хорошего тона, ответила Инга.
– А зачем тогда мы пришли в кабак?
– Потому что вы меня пригласили, – сказала Инга.
– И потому, что шеф не запретил, – добавил Гринчук.
В глазах Инги сверкнуло что-то такое, что Гринчук чуть было не пригнулся, словно от пули.
– Вы ведь сообщили шефу о моем приглашении?
– Да, – сказала Инга.
– И продали меня с потрохами по поводу четырех миллионов долларов?
– Да.
– Он очень удивился?
– Нет.
Подошел официант.
– Погуляй, пока, Коля, – сказал Гринчук, и официант ушел.
Инга холодно рассматривала Гринчука.
– А чего это вы на меня так недовольно смотрите? – спросил Гринчук. – Будто это не вы меня, а я вас сдал? В чем обида?
– В вашем поведении, – сказала тихо Инга.
Тихая ярость шла ей необыкновенно. Мужики с соседних столиков поглядывали в ее сторону все с большим интересом.
– В моем поведении? – удивился Гринчук. – Это значит я, как сука, бегаю стучать?
– Как стерва, – поправила Инга.
– В смысле?
– Полковник выразился обо мне, как о стерве.
– Он слабо разбирается в реалиях конкретных пацанов. Начать доносить – это значит ссучиться. А доносчик, соответственно, сука.
– К тому же звучит оскорбительнее, – Инга позволила себе чуть улыбнуться.
– Конкретнее звучит. Конкретнее, – сказал Гринчук.
– Вы знали, что я сука и, тем не менее…
– Пригласил вас в кабак.
– Да.
– Это все очень просто, милая моя Инга. Я вас пригласил для того, чтобы сделать вам предложение.
– Я не собираюсь замуж.
– А я и не предлагаю. С вами дружить, Инга, все равно, что с коброй в одной постели спать.
Это казалось невозможным, но Инга все-таки похорошела еще больше.
Кавказец за соседним столиком пробормотал что-то по-своему и уронил вилку. Подозвал к себе официанта и что-то начал ему говорить, не сводя взгляда с Инги. Официант кивал и записывал.
– Сразу хочу вас предупредить, – улыбка Гринчука была широкой и искренней. – Вы меня не возбуждаете. Трахнуть вас я, наверное, смог бы, но без особого желания. Так, на голой технике.