– Мир тебе, человек, – голосом взрослого, с интонациями спокойствия и доброты произнёс Португалец. – Я дровосек из монастыря. 

– Здравствуй, – ответил сторож кареты, опуская приподнятое было оружие. – Нет ли корочки хлеба? До утра, чувствую, обо мне и не вспомнят.

– Хлеба нет, – сказал Португалец. – Но кое-чем другим я тебя выручу.

Он снял с плеча мешок на верёвке, развязал его. Достал узелок с кресалом и кремнем. Высекли огня, разложили в канаве небольшой костерок. Потом Португалец снова слазил в мешок и достал десяток белых грибов – ароматных, крепких. Нарезав и насадив на прутики сверкающие белыми срезами кругляши, он добавил к угощению соли и горсть лесных ягод.

– Кто приехал-то? – спросил между делом.

– Преподобный Энхельмо Туринский, – поведал благодарный стражник.

– Инквизитор? – укололо Португальца нехорошее предчувствие.

– Не просто инквизитор. Глава инквизиторского трибунала из Турина. Но ты не пугайся, он в вашем аббатстве проездом.

– Очень… суров? – поинтересовался даритель грибов, умело подобрав замену слову “опасен”.

– Что ты, зверь! – пооткровенничал сторож, но тут же спохватился: – Но только по отношению к еретикам!

– Понятно, понятно, – покивал Португалец. – Значит, в ближайшие несколько дней следует проявлять глубокую набожность.

– Да он это не ценит. Вернее, это – не в первую очередь. А вот если ты дашь ему понять, что веришь в его личное могущество – в смысле способность творить чудеса – он тебя отблагодарит по-королевски. Только не за свой счёт! Недавно в одном аббатстве ключарь попросил его исцелить больную сестру, лежащую дома, в другом городе. Энхельмо, сотворив крест, хотел пройти мимо, но ключарь взвыл с ликованием: “Чудо! Чудо! Она исцелилась!” И немедленно получил должность настоятеля.

– Вот как? Да неужели такое возможно?

– А кто станет спорить с Энхельмо Туринским? Он может и конюха сделать аббатом, отправив аббата предварительно на костёр.

– Как? И это он может?

– Друг. Инквизиция может всё.

Озадаченный Португалец, съев гриб, попрощался и, пока не стемнело, поспешил к темнеющим вдали стенам монастыря. Но, немного отойдя от кареты, он вдруг заметил блик под ногой, искорку, блеснувшую в дотянувшемся до неё свете костра. Дровосек машинально наклонился и эту искорку поднял. И так и пошёл, едва взглянув в руку, похолодев от страшной находки.

Придя в монастырь, он даже не обратил внимания на тревожную суету. Присев у стены жилого придела, он стал думать – как поступить с таящимся в его кармане кольцом, – массивным перстнем из красноватого золота с огромным розовым камнем, с отсветом глубоким и мягким, как глаз кошки.

А суета происходила нешуточная. Собственно, она началась, как только эскорт достиг въездных ворот. Энхельмо Туринский любил приезжать внезапно, доводя до ледяного озноба настоятелей и монахов: “не по наши ли души?” Когда привратникам прокричали, кто к ним приехал, то и вспыхнула суета, и пошла шириться тяжёлыми волнами. Ещё только скрипели вороты, поднимая решётку, а гонец от ворот уже вбегал, задыхаясь, в кабинет аббата. “Инквизиция из Турина!” Монастырь наполнился шумом бегущих шагов и гулким шёпотом. Страшных гостей высадили у парадного входа, и экипажи потянулись к конюшне. Здесь неприметный монашек скользнул к кучеру – тому, кто правил самой богатой каретой. Помог, с оправданной вежливостью, спуститься с кучерского сиденья. И незаметно вложил в его руку пару тяжёлых золотых кругляшей.

– Прими, брат, для облегченья дорожных тягот…

Кучер с пониманием кивнул. Оглянулся, склонился к наставленному нетерпеливому уху, быстро шепнул:

– Жалоб на вас не было. Проездом мы здесь. На день… Или на два. Карета сломалась.

– Хорошего отдыха, брат! – попрощался монах, не жалея о золоте, и поспешил к кабинету аббата, распорядившись на ходу мимолётно: – Зови кузнеца! 

Аббат, родственным жестом протягивая разведённые в приветствии руки, шёл, сияя улыбкой, навстречу прибывшему гостю. Он уже принял шепоток от монаха, и ледяная игла пропала из его сердца. Теперь главное – угостить как следует, да побыстрее карету исправить. (Кузнеца уже повезли, освещая ему путь факелами.) Доноса на них не было, значит, беды в этот раз не случится…

Будет беда! Приблизился Энхельмо Туринский к встречающему его настоятелю монастыря, величественно протянул холёную белую руку – и вдруг эту руку, будто встретив огонь, внезапно отдёрнул. Недоумённо уставился на разведённые веером пальцы.

– Мой перстень… – произнёс изумлённо и побледнел. – Перстень! – возвысил горестный голос. – Слетел! Упал где-то! Подарок самого Папы!

Аббат спрятал в груди длинный стон. Что, если перстень вдруг кто-то поднял! Сначала спрячет из алчности, потом, когда станет известно – кто перстню хозяин, – из страха. Добро, если решится подбросить. А нет – не уедет отсюда делегат Папы, глава Туринского трибунала, сладкоречивый палач. Все, кто был в этот вечер во двориках и коридорах, пойдут в подвал, в камеру пыток.

– Его найдут сейчас, преподобный Энхельмо! Я отправлю на поиски каждого, кто способен нести зажжённый фонарь!

– Найдут? – не столько с надеждой, сколько с обещанием близкой угрозы переспросил инквизитор.

– Найдут. Нужно лишь подождать. Прошу вас поужинать. Поросёнка на уголья положили… Грибочки отборные…

Вёл гостя, кланяясь непрерывно, а один взгляд успел бросить на маленького монашека: “всех поднимай!!” Монашек немо ответил: “уже поднимаем…”

Сели за стол, уставленный так, что не было видно, какого цвета покрывающая его скатерть. Среди кубков с ягодным морсом были и кубки с вином – друг от друга неотличимые. Гость мог смело пить пьянящий напиток, делая вид, что пьёт скромную воду.