Но было уже поздно. Японский окоп, наскоро вырытый ими перед фанзами, был уже в нескольких шагах.

…Тут я увидел, что некоторые из наших нижних чинов отмыкают и бросают прочь штыки. В первые моменты я не смог себе объяснить этого явления, но, заметив густо сидящие друг около друга японские головы за окопом, я понял и сразу объяснил себе этот прием, вызванный, очевидно, инстинктом самосохранения. Против каждого из наших солдат, подбегавших теперь к окопу противника, было три-четыре японских головы, а следовательно, на каждого из них приходилось по столько же штыков. Единственный способ бороться со столь многочисленным противником был размах прикладом. При работе этого рода штык является лишь помехой.

Стихийно накинулись наши цепи и ворвались в японские окопы.

Все это делалось молча. Ни одного крика «ура», ни «банзай».

Глухо трещат ломающиеся кости, стучат приклады по человеческим черепам, снося с одного размаху по нескольку, да шлепают падающие тела убитых. На несколько секунд все перемешалось.

Окоп и поле около него сплошь покрылись трупами, кровью, оружием и переворачивающимися ранеными.

Японцы легли все до одного, а остатки наших бросились в фанзы и за них.

В фанзах послышались выстрелы и та же глухая работа, а затем все затихло.

В тот момент, когда цепь наша подбегала к окопу, один японец привстал и замахнулся, чтобы бросить в нас ручную гранату, но задел ею за собственное ружье, и она, разорвавшись у него в руках, снесла ему голову, оторвала обе руки, приподняла кверху одежду и клочья ее перемешала с кровью. Теперь он лежал на левом фланге окопа.

Только что миновала наша цепь окоп… как некоторые из раненых стали приподниматься.

Вдруг выстрел из ружья, и только что бежавший впереди солдатик схватился за икру левой ноги, а затем, вернувшись несколько назад, стал ковырять кого-то штыком.

— Что ты делаешь? — кричу я ему.

— Да как же, ваше благородие, нешто это порядок — лег раненый, так и лежи, а ен, анафема, лежит, а мне в ногу стрелил — икру пробил, ну вот и получай свое!

Вдруг совершенно неожиданно откуда-то с тылу послышалась орудийная пальба и шрапнели стали бить по нашим, завладевшим уже фанзами. Это стреляла наша батарея, не осведомленная еще о положении дела.

Измученные остатки геройского полка нашего, подвергаясь теперь одновременно орудийному огню от японцев и своих, не знали, что делать.

К счастью, ошибка нашей артиллерией была вскоре замечена, и огонь прекратился…»

Исследователи Русско-японской войны 1904—1905 годов на опыте Мукденского сражения делают один главный вывод: операция фронтового масштаба оказалась не по силам обеим сторонам. Подобное на поле брани в XX веке будет происходить только в годы недалекой по времени Первой мировой войны 1914—1918 годов.

24 февраля, около 12 часов дня, японцам наконец-то удалось прорвать русский фронт на позиции 1-й Маньчжурской армии у деревни Киузань, там, где оборонялся 4-й Сибирский корпус. После этого прорыва над русскими войсками нависла угроза «маньчжурского Седана», и в ночь на 25 февраля они начали общий отход по направлению к Телину. Показательно было то, что в Мукденском сражении русские солдаты нигде не отступали перед японцами без приказа своих военачальников. Японцам все же удалось отрезать от своих часть обозов и арьергардных отрядов русских.

Многим русским пехотным полкам пришлось с боем вырываться из вражеского окружения. Одним из них оказался 214-й пехотный Мокшанский полк, который прорывался 10 дней и ночей к городу Мукдену, отбив немало вражеских атак. Под стенами Мукдена капельмейстер (начальник полкового духового оркестра) мокшанцев Илья Алексеевич Шатров написал слова и музыку знаменитого вальса «На сопках Маньчжурии»:

Тихо вокруг,

Лишь ветер на сопках рыдает, Порой выплывает луна из-за туч, Могилы солдат озаряя…

«Маньчжурского Седана» у японского главнокомандующего, маршала Ивао Оямы так и не получилось. 28 февраля 1-я и 2-я русские Маньчжурские армии заняли новую позицию вдоль реки Чайхэ. 3-я армия была отведена в общий резерв. Войска начали закрепляться на новом месте и вести фортификационные работы, в который уже раз «вгрызаясь» в землю чужой страны.

Потери сторон в сражении под Мукденом были огромны. Японские армии потеряли 70 059 человек убитыми и ранеными. Русские Маньчжурские армии потеряли 1977 офицеров и 87 446 нижних чинов. Помимо этого они лишились более 25 тысяч обозных повозок и около 15 тысяч лошадей. Японцам на поле боя в качестве трофеев достались 34 орудия, в основном выведенные из строя. В отличие от прусского фельдмаршала Мольтке-старшего, японский маршал Ивао Ояма не стал обладателем многих тысяч пленных и сотен трофейных орудий, как это было при катастрофе французской армии под крепостью Седан.