Оливер на мгновение закрыл глаза. Он недоумевал по поводу звонка Тони, но этого никак не предвидел. Сидя за рулем и всматриваясь в дождливую ночь, он уговаривал себя, что все это детская блажь, и что все наверняка будет позади уже ко времени его приезда. Да он и не поехал бы, если на заводе не было временного затишья. Теперь он уже так не думал. Это будто ты слышишь крики из детской и направляешься туда в уверенности, что нужно разнять детей, дерущихся подушками или игрушкой, а вместо этого, открыв дверь комнаты находишь одного из детей в луже крови на полу, а другого стоящего над ним с ножом в руке.

— Кто тебе это сказал, Тони? — спросил он.

— Сюзанна, — ответил он.

— Кто такая Сюзанна?

— Она здесь отдыхает со своей мамой в отеле. Сюзанна Никерсон. Ей четырнадцать. У нее три папы. Ее мама два раза разводилась. Она знает много всего.

— И поэтому ты попросил меня приехать, Тони? — настаивал Оливер.
– Это единственная причина?

Тони помедлил.

— Да, наконец сказал он.

— Тони, — Оливер говорил тщательно подбирая слова. — В таких местах отдыха есть летом много беззаботных скучающих женщин, женщин со скверным характером, которым нечего больше делать, кроме как играть в бридж и сочинять истории о своих соседях, всякие сплетни, которые не достойно слушать порядочным людям. И часто маленькие девочки, которые уже начинают проявлять интерес к мальчикам, слышат какие-то урывки разговора, не предназначенные для их ушей, и сочиняют… Ну… Замысловатые сказки. Особенно девочка, у которой мать меняет мужей.

— Я ударил ее, — сказал Тони. — Я ударил Сюзанну, когда она мне это сказала.

Оливер улыбнулся:

— ну, не думаю, что стоило ударять ее. Но, наверное, не стоило и слушать ее. Тони, сделай мне одолжение.

— Какое? — в голосе ребенка звучало недоверие.

— Ничего не говори об этом матери, — сказал Оливер. — И Джефу. Мы с тобой просто сделаем вид, что у меня неожиданно появилось время, и я сел в машину и приехал проведать вас. Как по-твоему, неплохая мысль?

Тони отпрянул, как от внезапного приступа боли.

— Нет.

— Почему нет? — спросил Оливер.

— Потому что Сюзанна была не единственной.

Оливер обнял мальчика за плечи.

— Но даже если, два, три или сто человек сплетничают, — возразил отец. — Это совсем не означает, что все это правда. Ты знаешь, что такое сплетни?

— Да, — сказал Тони.

— Это одна из самых плохих вещей на земле, — уточнил Оливер. — Это болезнь взрослых. И в одном только смысле порядочный человек может оставаться ребенком всю свою жизнь — это не сплетничать и не слушать сплетен.

Внезапно Тони вырвался из объятий отца, — Это я!.. Я сам! Я вчера сам пошел к дому ее сестры и посмотрел через окно и видел все собственными глазами. — Мальчик отвернулся и почти бегом бросился через всю комнату и свалился в плетеное кресло, пряча свое лицо от Оливера под подлокотник. Он плакал, стараясь одновременно изо всех сил не показать этого.

Оливер устало провел ладонью по глазам, подошел к креслу и присел на подлокотник.

— Ладно, ладно, ну будет тебе. — И он погладил сына по голове.
– Тони, мне неприятно самому. Но просто не знаю, что делать. Ты очень молод. Ты еще не знаешь, что ты знаешь, а чего не знаешь. Ты мог увидеть что-то, что тебе показалось плохим, и что на самом деле было вполне невинным. Тони, — заключил он, — ты должен точно рассказать мне, что именно ты видел.

Тони заговорил в спинку кресла, не поворачивая головы.

— Она сказала, что поехала в кино. Но Сюзанна была права. Она не была в кино. Я пошел к дому его сестры. Сестра уехала и на этой неделе там никто не жил. На окнах были жалюзи. Но они не закрывали окна до конца. Внизу была щелка, через которую все было видно. Они лежали рядом в кровати и… На них ничего не было. Мама целовала… — Тони резко повернулся и посмотрел в лицо отцу. — Я хочу домой… Я хочу домой. — Теперь он рыдал, безутешно и открыто.

Оливер сидел на подлокотнике, не шевельнувшись, натянутый как струна, и смотрел на рыдающего сына.

— Прекрати плакать, тони, — сказал он хриплым шепотом. — Ты в последний раз плакал, когда был совсем маленьким. — Он встал и вытащил Тони из глубины кресла. — Теперь пойди, умойся, — приказал он бесцветным голосом.

— Что ты собираешься делать? — спросил Тони.

Оливер покачал головой:

— Не знаю, — сказал он.

— Ты ведь не уедешь, правда?

— Нет, — сказал Оливер. — Я посижу здесь немного. А ты иди, Тони. У тебя глаза совсем красные.

Медленно, волоча ноги по полу, Тони направился в ванну. Оливер смотрел ему вслед, неопределенно покачивая головой. Он тяжелой походкой начал мерить шагами прохладную комнату. На стуле валялась забытая Люси соломенная сумочка с ярко оранжевым шарфом, небрежно брошенным сверху. Оливер остановился возле стула и взял в руки шарф. Он приложил его к лицу и вдохнул аромат ее духов. Снова склонившись над стулом, он раскрыл сумочку и начал рассматривать ее содержимое. Маленькая компактная пудреница попалась ему в руки первой, он открыл ее, пудра припорошил маленькое зеркальце. Он осторожно положил пудреницу на стол, и начал одну за другой вынимать предметы из сумочки и в педантичном порядке расставлять их на столе. Крошечный пузырек духов, связка ключей, расческа, рецепт, вырезанный из газеты — рецепты пирога «Ангел». Потом он вынул небольшой кошелек для мелочи. Затем так же педантично одно за другим он уложил все это обратно в сумочку. И тут послышались голоса Люси и Джефа, приближавшихся к домику, затем их шаги на крыльце, и надев на лицо маску спокойствия, Оливер повернулся к двери, распахнувшейся перед Люси. За ней следовал Джеф. Она смеялась. Увидев Оливера, замершего в центре комнаты, Люси слегка нахмурилась, потом с радостью и удивлением воскликнула: «Оливер!» — и бросилась через комнату ему навстречу, раскрыв руки для объятий и поцелуя. Джеф тактично ждал на пороге, пока закончится приветствие.