Кадропроекторы выключились.

И наступила тишина.

Будто и не было никого на площади перед зданием СИА. Вот закрыть глаза – и точно нет никого. Даже и не дышат вроде.

Дыхание затаили, подумал Лукич.

Испугались?

Лукич оглянулся. Петруха стоял рядом и смотрел себе под ноги, словно потерял там что-то. Остальные пацаны неуверенно переглядывались. Молча, словно боясь спугнуть тишину.

Не так все происходит, не по-человечески.

Если взяли и прямо в народ сказали, что есть сволочи которые виноваты… Есть сволочи, но кто они? И что с ними делать?

Так революции не производятся.

Лукич неодобрительно покачал головой. С одной стороны, если бы сразу ткнули пальцем в нужную сторону и призвали к чему-нибудь конкретному, все кинулись бы громить супостата и задача участкового свелась бы к тому, чтобы удержать своих.

Насколько это было бы возможно.

С другой стороны, велено ждать еще час. Славный такой революционный призыв.

И что за этот час может произойти – никому не ведомо. Разве что начальству, которое уже все наверняка поняло и готовится принимать меры.

Между домами шныряли микропланы. И ничего хорошего это не предвещало. Лукич как-то попал на занятия в городе, где участковых на всякий случай знакомили с возможностями нынешней спецтехники.

Чем и как теперь принято разгонять массовые беспорядки.

И ничего хорошего на занятиях Лукичу не сообщили. Мерзость одна. Огневые комплексы, шоковые комплексы, химкомплексы…

– Что делать будем, дядя Тема? – тихо, шепотом спросил Петруха.

И вид у него был самый что ни на есть виноватый. Не так он себе все это представлял.

– Сваливать отсюда надо, – сказал Лукич, стараясь придать голосу уверенность и вескость. – Ничего путного из этого не получится. Если чего начнется, задавят всех к чертовой бабушке. И дай бог, чтобы только химией. Вон на крышах шары, видишь?

Петруха оглянулся, кивнул.

– Это, блин, огневой комплекс, названия не помню, но ежели все это включится, то живым не уйдет отсюда никто. – Лукич медленно, плавным движением, подсознательно избегая всего резкого, вытащил из кармана портсигар, закурил. – А они могут: Наместника грохнули, а это тебе не хрен собачий. Введут какое-нибудь положение.

– А если и вправду… – пробормотал Петруха, фразу, однако, не закончил.

Сам понял, что спорить сейчас глупо. А время терять, наверное, опасно. Смертельно опасно.

Шар на крыше, который слева, мигнул солнечным бликом – повернулся, вроде как цель высматривает.

– Передай своим, по цепочке, чтобы тихо, без суеты, по одному-два рассасывались отсюда и двигались к автобусу. Главное – не дергаться. – Лукич оглянулся на шары огнекомплекса, поправил фуражку. – Тихонько.

Петруха передал команду стоявшему рядом с ним Коляну из Полеевки, велел передать дальше. Ребята начали двигаться в стороны.

Лукич в две затяжки докурил папиросу и закурил новую. Снова искоса глянул на крыши.

Какая-то тень – Лукич не успел толком рассмотреть – перемахнула с одного дома на другой. Не пялиться, приказал себе Лукич. Что именно сейчас могло сновать по крышам, он себе не представлял, но, когда спецтехника начинает двигаться, оптимизма это не внушает.

Ситуация хреновая, будто стоят сейчас тысячи людей по колено в бензине и держат в руках свечки зажженные. Либо сейчас уронит кто, либо специально бросит… А если ни то ни другое, то пары бензина рано или поздно все равно рванут.

Рано или поздно.

Рано или поздно, повторил про себя Лукич.

И снова повторил.

И снова.

Прицепилось, блин. Прицепилось.

Ребята уже затерялись в толпе. Люди потихоньку начали приходить в себя, пока только оглядывались друг на друга, словно пытаясь понять – все это слышали или только одному привиделось.

– Вот ведь сволочи! – сказал мужик лет пятидесяти, стоявший метрах в двух от Лукича. – Сволочи говенные!

Мужик сказал это пока тихо, так, что услышали только стоявшие совсем уж рядом.

Сейчас мужик заметит, что привлек внимание, и повторит свое глубокомысленное замечание громче.

Зрители – они вдохновляют таких вот народных трибунов.

Лукич шагнул к мужику, раскрывая объятия. Если б не форма, с тоской подумал Лукич. Нет, Алена все правильно сделала, ежели б не его парадное обмундирование, то хрен бы они попали так далеко: трижды пришлось разговаривать с патрулями.

Но сейчас форма помогать перестала.

Если б не она, не нужно было бы сейчас ломать комедию. Можно было бы просто вырубить крикливого засранца.