Стоявший на перекрестке французский бронетранспортер отреагировал быстро. Вначале его стрелок, прицелившись, всадил разрывную пулю калибром 12,7 в окно на восьмом этаже, откуда стрелял снайпер. Дом был нежилой и поэтому антиснайперская команда не была связана в выборе средств. Двадцатимиллиметровая автоматическая пушка с бронетранспортера несколькими очередями обработала соседние окна. С десяток снарядов прошили комнату, из которой стрелял снайпер.

Стрелок заметил движение в другом оконном проеме и выстрелил туда из винтовки «макмиллан». Всякое движение в доме прекратилось.

Старший антиснайперской команды сделал заметку в журнале.

Из домов на улицу высыпали зеваки, однако быстро разошлись. Убит снайпером – этим в Сараево поразить трудно. Минут через тридцать подъехала «скорая помощь» и тело увезли. Хозяин кафе вышел на улицу с ведерком песка и аккуратно присыпал лужу крови, чтобы никто не испачкался.

Стрелок из бронетранспортера постучал костяшками пальцев по каске старшего: «Думаешь, попали?»

– Сходи посмотри, – ответил старший.

– Я думаю – попали, – сам себе ответил стрелок удовлетворенно и был прав. В двухстах метрах от них, на восьмом этаже дома лежал снайпер. Первая же пуля разнесла ему грудь, осколки снарядов и бетона рвали уже мертвое тело. Помощник снайпера был еще жив, когда в проеме двери появился силуэт. Помощник попытался позвать, он не заметил автомат. Вошедший и приставил автомат к груди, поэтому выстрел получился негромкий, снаружи его не услышали.

3 марта 1995 года, пятница.

3 марта 1995 года в 15-10 по местному времени в Сараево снайпером был убит человек, описание которого сходно с внешностью связного Доктора. Пуля попала в голову, поэтому точная идентификация возможна только после получения отпечатков пальцев. Местные источники сообщают, что при убитом не было обнаружено ни денег, ни документов, позволяющих установить его личность.

Предлагаю провести тщательный осмотр тела и вещей убитого в городском морге, одновременно получить отпечатки пальцев. Произвести осмотр места расположения снайперов.

О результатах немедленно доложить. О предполагаемой гибели Доктора сообщить Скату.

3 марта 1995 года, пятница, 14-25, Москва, Останкино.

Все складывалось относительно благополучно. Мы расстались на вокзале с попутчиками, встретились с Парамоновым и поселились в «Кузьминках». Все под общим лозунгом: «Бегом-бегом!». На ходу я успевал только рассматривать газеты на лотках и время от времени переругивался с Носалевичем. Все газеты вышли с фотографиями Листьева. Траурные рамки, некрологи. Поддавшись настроению, я высматривал вокруг признаки общенародного горя, но, как ни странно, их не находил.

Люди как люди, у всех свои проблемы, все куда-то, как обычно, торопятся. И плакаты через улицу – с пожеланиями счастливой масленицы. Мы вынырнули из метро, и на троллейбусной остановке я заметил первые признаки траура. Некоторые из старающихся влезть в троллейбус были с цветами. И у всех в букетах было четное количество цветков. Траур.

И серое мрачное небо. Носалевич расчехлил камеру в троллейбусе и, оказалось, был совершенно прав. Четыре остановки перед Останкино мы проехали не останавливаясь. От Останкино, вдоль пруда, на протяжении всех четырех остановок тянулась очередь. Я не особенно силен в подсчете голов, но несколько тысяч там было наверняка. Люди стояли в несколько рядов. Вся очередь была заботливо огорожена металлическими ограждениями, стояли милиционеры. Было похоже, что сюда пригнали всю милицию Москвы. Они стояли вдоль ограждения, редкой цепочкой разместились на противоположной стороне улицы и группами перекрывали оставленные в ограждении проходы.

– Украинское телевидение! – кричали мы, размахивая удостоверениями, и нас пропустили ко входу.

Собственно, входов в Останкино было несколько. Тот, через который шла основная масса людей, нам, естественно, не подходил. И ежу было понятно, что раньше, чем через несколько часов, к гробу нам не попасть. Был еще один вход – служебный. Вот туда-то мы и рванули. Оказалось, что не одни мы такие умные. Туда почти никого не пускали. Нас, например, не пустили. На Носалевича, который попытался поснимать в вестибюле возле бюро пропусков, кинулся милиционер в бронежилете и с автоматом: «Нельзя снимать, выйдите на улицу!»

Не помогли ни ссылки на свою принадлежность к украинскому телевидению, ни удостоверения прессы.

Здесь пропускали только работников студии, родственников и близких работников студии, близких родственников и родственников близких. У дверей, перед самым входом в вестибюль, стояла большая фотография Листьева, лежали цветы. Носалевич снимал входящих и выходящих. Мимо нас мелькнул Александр Буйнов, еще пара знакомых лиц. «Не попадем мы вовнутрь!» – пессимистически тянул Парамонов, но от нас не отходил. Кроме всего прочего, он пообещал отвести нас в Дом кино, на премьеру. Так что судьба у него была на этот вечер с нами общая.

– Стоит кто-то известный, – сообщил, не отрываясь от видоискателя, Ваня. Он принципиально не запоминал имена и фамилии нынешних звезд. Возле фотографии Листьева курил Вадим Козаченко. Если бы кто-нибудь меня попросил сейчас вспомнить что-нибудь из его песен, я бы попал в затруднительное положение, но он был один из тех, кого легко опознают зрители. А значит, его можно интервьюировать. От интервью Козаченко не отказался. Лично с Листьевым он знаком не был, но уважал его за то, что тот делал. Он просто пришел. Так отвечали еще многие известные и неизвестные, проходившие мимо нас. Просто пришел.