– Мисс Браун? – Тонкие губы толстяка искривились в многозначительной ухмылке. Девица, придумавшая себе такой псевдоним, явно не отличается оригинальностью. – Вы опоздали.

Джессалин не ответила – у нее пересохло во рту, и она при всем желании не могла бы произнести ни звука.

– Снимите плащ.

Несколько секунд она не могла пошевелиться – руки только крепче впивались в грубую ткань. Но Джессалин все-таки заставила себя ослабить завязки, и плащ соскользнул на пол. Мистер О'Хара выдал ей костюм, который, судя по всему, прежде принадлежал мужчине: узкие, с блестками белые трико и ярко-алый, расшитый золотой нитью короткий камзольчик, напоминавший костюмы придворных кавалеров давно минувших дней. Маску в виде головы попугая украшали настоящие, разноцветные перья. Большой изогнутый клюв отклеился и болтался, стоило Джессалин резко мотнуть головой.

Наглый взгляд О'Хары, казалось, ощупал ее с головы до ног, и Джессалин почувствовала, как под маской ее щеки залила краска стыда. Но вот наконец толстяк масляно улыбнулся, продемонстрировав вспыхнувший в свете фонариков золотой зуб, и удовлетворенно пробормотал:

– Годится, малышка. Ты вполне подходишь.

Он сделал знак конюху, и тот подвел лошадь, на которой Джессалин предстояло сегодня выступать. Обычная цирковая лошадка – белоснежная кобыла с удобным кожаным седлом на широкой, ровной спине и роскошным плюмажем из страусовых перьев на голове.

Бормоча кобыле на ухо какие-то ласковые слова, Джессалин ждала, пока канатоходец, жонглер и шпагоглотатель разогреют публику. Время тянулось удручающе медленно, и, чтобы хоть чем-нибудь себя занять, Джессалин уже в десятый раз проверяла, крепко ли затянута подпруга. Но вот наконец раздались долгожданные слова: «смертельный номер… только у нас… бесстрашная наездница!» В последний раз проверив подпругу, Джессалин подумала о том, что ее сейчас стошнит.

О'Хара махнул рукой, и Джессалин, звонко прищелкнув языком, послала свою лошадь вперед. Схватившись за подпругу, она запрыгнула ей на спину, встала на колени, нашла устойчивое положение, вытянула назад правую ногу и подняла голову. Лошадь, прорвав натянутую на обруч бумагу, вылетела на арену. Оглушительный громкий треск так напугал Джессалин, что она едва не упала. Но удержалась, сообразив, что это всего-навсего грохот аплодисментов.

Джессалин неслась вокруг арены. Лица зрителей в ложах и на галерке, разноцветные платья и мерцающие огни факелов слились в сплошной сверкающий круг. Постукивание тростей, щелчки табакерок, смех и разговоры – ротонда гудела, как потревоженный улей. Каждая мышца тела Джессалин напряглась от страха и возбуждения. Ладони вспотели. Она сделала глубокий вдох, чтобы немного успокоиться и получше приноровиться к ровному бегу лошади. Мало-помалу разговоры и смех стали тише и напоминали теперь равномерный шелест волн, набегающих на песчаный берег. Джессалин наконец-то удалось сосредоточиться – все ее чувства сконцентрировались на пыльном запахе опилок, которыми посыпали арену, и на осязании гладкой, чуть маслянистой кожи подпруги, за которую она крепко держалась руками.

Все трюки она выполнила безупречно – и «флаг», и «мельницу», и «ножницы», и даже «смертельный номер» – «казацкий кувырок». И вот как раз свисая вниз головой по левому боку лошади, Джессалин увидела его.

Увидела всего на какую-то долю секунды – лицо мелькнуло стремительно среди вращавшихся перед ее глазами херувимов, украшавших купол, и несшихся мимо лож верхнего яруса. Но это лицо Джессалин выделила бы и из тысячи. Даже, вися вниз головой, на скачущей во весь опор лошади.

Выпрямившись, Джессалин поспешила рассмотреть его получше. Трелони сидел в одной из передних лож в компании двух мужчин и трех дам. Публика рукоплескала и подбадривала лошадь оглушительными выкриками, а мрачное лицо Сирхэя не предвещало ничего хорошего. Его взгляд, казалось, пронизывал ее насквозь, словно он безошибочно угадал, кто скрывается под нелепой птичьей маской. Джессалин с трудом подавила в себе желание пришпорить лошадь, ускакать с арены и мчаться прочь во весь опор, пока хватит сил.

Она еще раз объехала вокруг арены, не в силах оторвать взгляд от ложи. Как будто кто-то натягивал невидимые вожжи, не давая ей опустить голову. Он всегда относился к ней, как к глупому, сумасбродному ребенку, и похоже, сегодняшним своим поступком она укрепила его в этом мнении. Но ведь теперь сердце Джессалин свободно от него, разве не так? Ну и отлично. Ей безразлично его мнение, значит, он не сможет больше причинить ей боль.

По договору она была обязана выполнить еще один «смертельный номер», и Джессалин решила сделать сальто – то самое, которое она так неудачно пыталась продемонстрировать ему в тот день, когда он впервые поцеловал ее. И она упала в пруд. И влюбилась, влюбилась беззаветно, позабыв обо всем на свете.

На этот раз поблизости не было предательских заячьих нор, и трюк ей удался, – как никогда. Она без усилий приземлилась точно на широкую спину лошади и продолжала стоять, вскинув руки над головой, под грохот аплодисментов, пока лошадь делала последний круг по арене. Аплодисменты не смолкали долго, целых несколько минут после того, как лошадь с Джессалин на спине скрылась за кулисами.

Лишь оказавшись за пределами ротонды и спрыгнув на землю, Джессалин почувствовала, как сильно дрожат ее колени. Казалось, кости стали мягкими и превратились в желе.

– Оботри пот и хорошенько ее почисти, – сказала она подоспевшему конюху, похлопала лошадь по шее и поцеловала ее в розовый нос. Ночной ветерок холодил вспотевшее тело Джессалин, и, поплотнее запахнувшись в плащ, она отправилась на поиски Топпера. По ее расчетам, он был где-то в толпе у выхода на арену.

Чья-то сильная рука схватила ее кисть и развернула с такой силой, что Джессалин, чтобы не упасть, ухватилась за плащ остановившего ее мужчины. Взгляд темных глаз был суров и безжалостен.