–Я не хочу спать, – дерзко заявила она. И это была правда. Когда она смотрела, как Ричарди Наталья садятся на корабль, отправляясь в опасное путешествие, она поняла, как хрупко счастье и как нужно ловить каждое его мгновение.

– Тогда чего же ты хочешь?

– О, Оливер. Тебе нужно, чтобы я сама сказа-ла об этом?

– Моя милая, любимая Ларк! – Он засмеялся и обхватил ее за плечи с такой радостью, что сердце чуть не выпорхнуло у нее из груди.

Ей безумно захотелось навсегда сохранить это мгновение в укромном уголке своего сердца, как прекрасную розу между пергаментными страницами книги. А много лет спустя это воспоминание будет волновать ее, как едва уловимый запах засушенного цветка.

Она старалась запомнить каждую мелочь. Утренний свет смешался с рассветным туманом и подарил притихшим садам сказочное великолепие. Трели первых птиц зазвенели среди покрытой росою листвы деревьев. Аромат реки и ветра, который ерошил Оливеру волосы. Сдержанную печаль его улыбки. Удары его сердца. Обещания, которые он шептал ей на ухо.

Она запомнила это все, пока он шел с ней по саду к дому.

Оливер взял Ларк на руки и, легко взбежав вверх по лестнице, направился прямо в свою комнату.

– Мне нужно взять рубашку и халат, – запротестовала Ларк.

Он положил ее на кровать. – Любовь моя, в этом нет необходимости. От тихого низкого голоса Оливера у нее по коже пошли мурашки. Она почувствовала странное удовольствие от возможности сдаться ему вот так просто, отбросив привычное желание контролировать себя.

Оливер с ловкостью горничной принялся раздевать ее, и Ларк все глубже и глубже стала погружаться в водоворот чувств, постепенно высвобождаясь из-под власти рассудка. В этот раз она сама хотела сдаться. Полностью.

Она ощутила, как утренний ветерок из раскрытого окна пробежал по ее телу, по груди, животу и ногам. Это, подумала она, глядя, как он сбрасывает одежду, и есть истинное доверие – отдать всю себя, ничего не требуя взамен. И это ничуть не испугало ее. Раньше, когда Оливер занимался с ней любовью, он был попеременно то мрачно-сосредоточен, то беззаботно-весел. На этот раз все было по-другому. Он будто повернулся к свету другой своей гранью, которую она раньше никогда не видела. Оливер наклонился и крепко поцеловал ее, его губы были теплыми и влажными, как лепестки лилии, расцветшей на пруду. Его руки, словно крылья птицы, скользили по ее груди, кружа над каждой из них снова и снова, пока в Ларк не проснулось знакомое томительное чувство. Он поднял голову, чтобы перевести дыхание, затем поцеловал ей грудь. Потом спустился ниже, нежно лаская губами и пальцами едва заметно увеличившийся живот.

– Не понимаю, как я мог не заметить, – прошептал он. – Сейчас я это ясно вижу. Свершилось чудо, Ларк, а я, как слепой нищий, прошел мимо.

– Я прятала его, – призналась Ларк, перебирая пальцами шелковистые волосы на голове Оливера. – Потому что боялась.

Оливер повернул голову, чтобы прижаться губами к ее ладоням. Он продолжал целовать Ларк, понимая, что свернутая пружина желания внутри ее ждет возможности развернуться. Он раздвинул руками ей бедра и раскрыл лепестки ее женского тайника сначала для пальцев, а потом, к ее удивлению, для своих губ. От ошеломительного удовольствия у Ларк застучало в висках, а пружина сжималась все туже, пока вдруг не распрямилась, словно птица взлетела в небо.

Ларк парила над землей, и Оливер был с нею. Она слышала его голос, но не могла разобрать слова, да это и не имело значения. Она не знала, как долго длилось это блаженство.

– Ты... – нарушил молчание Оливер, и Ларкуслышала в его голосе тревогу. – Я не потревожил тебя? Я имею в виду ребенка.

Она улыбнулась его неловкому вопросу и погладила пальцами золотисто-коричневые волосы у него на груди.

– Все хорошо. Молчи.

Он взял пальцами ее подбородок и повернул к себе.

– Значит, ты это тоже чувствовала? Французы называют это «маленькая смерть».

Ларк в изнеможении вздохнула, сердце ее все еще гулко билось.

– Нет, это совсем не похоже на смерть. Ты дарил мне удовольствие много раз, Оливер. Но в это утро ты подарил мне саму жизнь.

Он улыбнулся своей милой полупечальной улыбкой.

Усталость теплой волной охватила Ларк, и веки ее опустились.

– Мой ребенок своеволен, как и его отец, – пояснила она. – Он требует, чтобы я подчинялась. Сейчас он приказывает мне спать, хотя я больше всего на свете хочу оставаться с тобой.

– Спи, спи, – сказал Оливер нарочито приказным тоном. – У нас будет много времени для разговоров. Потом.

– Потом, – прошептала Ларк. – Потом я, возможно, покажу тебе, что могу заниматься любовью так же ловко, как и ты.

– Ловлю вас на слове, мадам, – рассмеялся Оливер.

Его разбудил неясный стук и странное скрежетание. Очнувшись от сладостного сна, Оливер не сразу понял, откуда исходят эти звуки и который сейчас час.

Прогоняя остатки сна, он обнаружил, что они с Ларк проспали целый день. Сумерки – таинственный рассвет ночи – окрасили клочок неба, который был виден ему через окно, в темно-синий цвет.