Молодые светские бездельники из Лондона, прожигатели жизни, во время своих похождений постоянно попадают в самые нелепые ситуации, которые грозят им к тому же крупными неприятностями. Пытаясь как-то выкрутиться, они пускаются на самые фантастические ухищрения, однако запутываются еще больше. Но в самую трудную минуту на помощь приходит дворецкий Дживз - оригинальным мудрым советом... Действие происходит в Англии между двумя мировыми войнами. Постоянно сменяющие друг друга абсурдные ситуации пронизаны чисто английским юмором.
ГЛАВА 1. Дживз шевелит мозгами
– Привет, Дживз, – сказал я.
– Доброе утро, сэр.
Неслышно ступая, он поставил чашку с живительной влагой на столик у кровати, и я с наслаждением сделал первый глоток. Как всегда, чай был заварен лучше некуда. Не слишком горячий, не слишком сладкий, не слишком слабый, не слишком крепкий, в самый раз молока, и ни капли на блюдце. Потрясающий малый Дживз. За что ни возьмётся, делает на все сто. Я никогда не устану повторять, что второго такого нет, и вот вам пример: камердинеры, которые перебывали у меня до Дживза, все до одного врывались ко мне по утрам, пока я спал, повергая меня в жуткое состояние, но Дживз, наверное, с помощью телепатии знает, когда я проснусь. Он всегда вплывает в комнату с чашкой чая ровно через две минуты после того, как я возвращаюсь к жизни. Сами понимаете, когда утро начинается хорошо, то и днём всё идёт как по маслу.
– Погода хорошая, Дживз?
– Необычайно мягкая, сэр.
– Что новенького в газетах?
– Небольшой кризис на Балканах, сэр. Других новостей нет.
– Послушай, Дживз, вчера вечером один знакомый в клубе посоветовал мне загнать последнюю рубашку и поставить все деньги на Флибустьера. Забег сегодня в два часа. Как ты думаешь?
– Я бы не советовал, сэр. Конюшни не пользуются доверием.
Мне этого было достаточно. Дживз знает. Ума не приложу откуда, но знает. В былые времена я посмеялся бы и сделал по-своему, а в результате остался бы с носом. Сейчас я научен горьким опытом.
– Кстати, о рубашках, – вспомнил я. – Мне прислали дюжину розовато-лиловатых, которые я заказывал?
– Да, сэр. Я отослал их обратно.
– Обратно?
– Да, сэр. Они вам не к лицу.
По правде говоря, я не сомневался, что эти рубашки – последний крик моды, но перед незаурядными знаниями Дживза я склоняю голову. Слабость? Ну, не знаю. Многие парни наверняка считают, что их камердинеры должны гладить брюки, и всё такое, и не соваться, куда не следует; но у меня с Дживзом другие отношения. С самого первого дня, как он у меня появился, я считал его своего рода наставником, философом и другом.
– Несколько минут назад вам звонил мистер Литтл, сэр. Я сообщил ему, что вы ещё не проснулись.
– Он просил что-нибудь передать?
– Нет, сэр. Мистер Литтл упомянул, что ему необходимо обсудить с вами нечто важное, но ничего не стал объяснять.
– Ладно, увижусь с ним в клубе.
– Несомненно, сэр.
Честно говоря, я не горел желанием с ним встречаться. Бинго Литтл – неплохой парень; мы вместе учились в школе и сейчас тоже виделись довольно часто. Он – племянник старикана Мортимера Литтла (возможно, вы слышали: «Смазывай мазью Литтла ноги – лучше будешь ходить по дороге»), который недавно удалился от дел, нахапав кучу денег. Бинго шляется по всему Лондону, получая от дядюшки вполне приличное содержание, и, в общем, ведёт беззаботную жизнь. Когда ему хочется сообщить мне нечто важное, это, как правило, означает, что он откопал новый сорт сигарет, которые я обязательно должен попробовать. Короче, его звонок меня не обеспокоил.
После завтрака я закурил и подошёл к открытому окну. День стоял чудесный.
– Дживз, – сказал я.
– Сэр? – Он убирал со стола, но, услышав голос своего господина, почтительно выпрямился.
– Ты был абсолютно прав. Погода прекрасная. Изумительный день.
– Совершенно справедливо, сэр.
– Весна, и всё такое.
– Да, сэр.
– Весной, Дживз, ирис расцветает, а птички порхают.
– Вне всяких сомнений, сэр.
– Вот-вот! А посему тащи мою трость, мои самые жёлтые ботинки, мою самую зелёную фетровую шляпу. Я отправляюсь в Гайд-парк.
Интересно, вы испытывали когда-нибудь такое особое чувство, которое возникает в конце апреля – начале мая, когда небо синее-синее, облака как вата, а с запада дует лёгкий бриз? Чувство приподнятости, вот как я бы его назвал. Романтическое чувство, знаете ли. Вообще-то я равнодушен к особам женского пола, но сегодня мне почему-то жутко захотелось, чтобы ко мне подбежала какая-нибудь девушка и попросила спасти её от разбойников или ещё от чего-нибудь. Поэтому меня как холодной водой окатило, когда я неожиданно столкнулся нос к носу с малышом Бинго Литтлом в омерзительном сатиновом красном галстуке, разрисованном подковами.
– Привет, Берти, – сказал Бинго.
– Великий боже! – Я поперхнулся. – Что у тебя на шее? Зачем? Почему?
– А, ты о галстуке. – Он покраснел. – Я… мне его подарили.
Бедняга так смутился, что я не стал ни о чём его расспрашивать. Мы молча прошлись по парку, затем сели в кресла у Серпентина.
– Дживз передал, что ты хотел со мной поговорить, – сказал я.
– А? – Бинго встрепенулся. – Ах, да. Конечно.
Я приготовился выслушать очередную потрясающую новость, но разговор не получился. Он сидел с остекленевшими глазами, тупо глядя перед собой.
– Послушай, Берти, – прорвало его примерно через час с четвертью.
– Ау!
– Тебе нравится имя Мэйбл?
– Нет.
– Нет?
– Нет.
– Тебе не кажется, что в этом имени слышится музыка, подобная шуршанию ветерка в ветвях деревьев?
– Нет.
Он помрачнел, затем лицо его посветлело.
– Ничего удивительного. Ты всегда был бездушным, бессердечным, жалким червём.
– Как скажешь. Кто она? Валяй, выкладывай.
Я понял, что бедняга Бинго взялся за старое. Сколько я его знал – мы вместе учились в школе, – он вечно в кого-то влюблялся, особенно весной, которая действовала на него, как красная тряпка на быка. В школе у него была самая большая коллекция фотографий киноактрис, а в Оксфорде его романтические наклонности вошли в поговорку.