Быстро наклонившись, Доминик поймал его за эфес. Боль и головокружение не давали ему дышать, он не знал, сможет ли стоять прямо, сможет ли держать оружие. Если Флетчер говорил правду, одной царапины было достаточно, чтобы сделать противника недееспособным. Голоса, поселившиеся в его голове, неистово кричали: «Но не клинок пронзит тебя и не пуля...»

Доминик заставил себя выпрямиться и поднял шпагу.

Краски сбежали с лица Флетчера, но он засмеялся и, вскочив на край колодца, поднял бадью за ручку.

– Ну, попробуй, ударь меня! Давай! Ты не сможешь. Старая ведьма была права. Встречай свою судьбу, Доминик Уиндхэм!

Неожиданно раздался грохот, и Флетчер покачнулся, не успев ударить тяжелой деревянной бадьей по склоненной голове Доминика.

Земля затряслась, затрещал шифер на крышах, зарыдали каминные трубы, и посыпались вниз камни. Потеряв равновесие, Доминик упал на колени. Свет от факелов стал ярче и заплясал, отбрасывая на стены жуткие, словно мечущиеся в отчаянии тени.

Доминик посмотрел сквозь сотрясающуюся темноту на Кэтриону: лепестки роз сыпались на нее снежными хлопьями, и сама она раскачивалась, словно в экстазе, со странной улыбкой на лице. Их взгляды встретились.

«Прости меня, любимая, – хотел сказать Доминик. – был не прав. Я пришел слишком поздно. Флетчер победил, я не смог убить тебя первым!»

Он не успел ничего сказать, так как через секунду пронзивший воздух страшный звон всех колоколов города, словно посходивших с ума, слился в мощный набатный грохот.

Доминик принялся хохотать. Флетчер, застигнутый над открытой шахтой колодца, выронив бадью, ухватился обеими руками за шатающийся столб. Цепь рванулась и загремела, разматываясь и, как змея, стала втягиваться в колодец.

– Колокола! – жутко закричал Флетчер. – Проклятые колокола!

– Тяжелые камни сдвинутся со своих мест и низвергнутся на твою голову. И каждый колокол зазвонит сам по себе, вынося тебе приговор. Будь ты проклят, Джерроу Флетчер! – Это кричала Кэтриона под грохот падающих камней, казалось, танцующая в вихре розовых лепестков.

Земля снова задрожала, и плиты встали на дыбы, как молодые жеребята. Железные звенья громко клацали, проваливаясь в темноту. Флетчер дернул ногой, пытаясь дотянуться до перекладины, и попал лодыжкой в цепь. Нога тут же соскочила с выступа. Раздался страшный крик. Цепь рванулась еще раз, и стало слышно, как ломаются кости. Рука Флетчера попыталась уцепиться за дерево, но пальцы соскользнули. Он судорожно глотнул воздух, чувствуя, что срывается с крутящегося ворота.

– Спасите меня! Спасите меня! – падая, кричал он.

– Нет тебе спасения! Это за рядового Смита, за моего кучера, за французского офицера на полуострове! За сожженную деревню и оставленных без крова людей! За ребенка, родившегося прежде времени! И за то, что ты готовил для Кэтрионы! Это тебе мое проклятие вместо спасения!

Доминик поморщился, когда волна боли прокатилась по искалеченной руке.

Когда Флетчер исчез в пустоте, каменный остов колодца начал крошиться. Деревянные столбы вздыбились и повалились на ворот, а сверху падали шифер и камни.

В ночном небе стоял мелодичный перезвон. Доминик взглянул вверх, и мир показался ему совершенно черным. Старческий голос кричал: «Ты не умрешь в постели, Джерроу Флетчер, ибо проклятие висит над тобой! Могила твоя уже выкопана. He явился еще человек, который обозначит день и час. Но этот человек идет».

Доминик проснулся в гостинице, в своей постели. В комнате никого не было. Земной шар, похоже, вернулся в свой прежний безопасный ритм.

Он попытался сесть; все его тело ныло от ушибов, пульсирующая боль в ребрах не позволяла даже притронуться к ним. Грудная клетка была перетянута чистой льняной материей, в правой ладони под повязкой пульсирующая боль бодро выстукивала адскую дробь в одном ритме с дыханием.

Не обращая внимания на боль, Доминик попробовал пошевелить пальцами. Ничего не вышло. Повреждены сухожилия? Если он не сможет пользоваться правой рукой, какая от него, к черту, помощь в диких краях? А он-то собрался оставить свои обязанности, родину, забыть свое предназначение, чтобы быть с Кэтрионой. Теперь соблазн отпал сам собой. В сознание четко врезались слова: «Твоя правая рука, Доминик Уиндхэм!»

Он решил не зацикливаться на своем увечье и переключиться мыслями на что-нибудь более приятное. Кто-то вымыл его и одел в ночную рубашку. Он потрогал левой рукой голову. Волосы тоже чистые – их вымыли и высушили, пока он лежал в беспамятстве. Проклятие! Как долго он спал, черт подери?

Доминик уронил голову на подушку и уставился в потолок, мечтая, чтобы поскорее пришла Кэтриона.

Наконец она вошла почти неслышными шагами.

– Вы проснулись?

Потрескавшаяся штукатурка напоминала крошечную мозаику, а может, паутину. Не отводя глаз от потолка, Доминик старался не обнаруживать своих эмоций.

– Конечно, проснулся, – бодро сказал он и тотчас спросил: – Город сильно пострадал?

– От землетрясения? – Кэтриона подошла к кровати и встала достаточно близко, чтобы он мог уловить ее аромат.