–  Слышишь?

То- то. К вождю козарскому пойдем, сапог облобызаем. Простит -и вновь вознесет. Даже войском поможет. Выгодно ему, чтоб мы гвоздем торчали под киянами.

–  Это чем же ты меня прельщаешь?

–  Зато опять будешь княжить.

–  Ведь и кияне, - потупился князь, - могут власть мне вернуть. Чтоб держать заслоном от козар.

–  Дурень! Для них ты -первая мель по Днепру. И не забудь - ты их прогнал.

–  Ты их прогнал!

–  Оба. Навеки мы связаны с тобою.

–  Нет, - твердо сказал Ратибор. Он встал, отошел от ямы.
– Околевай. У меня путь иной. Пусть холопом, но буду Руси служить.

–  Чего ты мелешь?
– взревел Доброжир.
– Твой путь - мой путь. Ступай сюда. Тащи из ямы.

–  Вытащу - сам угожу. Не в эту, другую. Из которой уже никто не вызволит.

–  Скорей, ну?

Князь зашатался, рухнул в черную лужу, заплакал.

«Я, небесное созданье,

отлетаю на небо.

Я с вами больше не увижусь.

Вот ухожу уже совсем туда,

Где назначена мне обитель.

Навсегда прощайте!…»

Так сказав, она исчезла вмиг,

С быстротою падающей звезды.

«Нюргун- Боотур Стремительный»

Часть злодеев осталась за Росью улаживать споры с Русью, часть потянулась к степи, добычу везла, пленных и скот понукала, стремясь поскорее выйти к по-рогам.

Зря торопились. За ними не гнались.

Некому было их преследовать. Не с чем. Не на чем. Пеши конницы не настигнешь. По реке опередить? Нужны челны, а они сгорели; и сила надобна, чтоб грести. А где она?

Пленных загнали в лощину, руки развязали, не сразу всем - поочередно, не более чем у троих заодно. Покормили вареным просом из Ратиборовых припасов. Дали передохнуть.

Руслан до сих пор не мог забыть - и вряд ли когда забудет - свистящий ливень стрел, рядами косивший толпу. Смели, рассеяли и с тем же яростно веселым улюлюканием, будто зайцев травили, железные, жестокие, не то чтоб на час обозленные боем - видно, с детства беспощадные - ударили с копьями наперевес всей конной мощью…

–  Их главный, - с жутью вспоминал Идар, - мечом кривым орудовал. Привстанет на стременах - рубанет. И непременно, веришь, нет, меж блях на плече угодит. Ну и глаз! И рубит с длинным потягом - не рубит, а режет. Пополам рассекает. Один, считай, треть дружины нашей распластал. Увертлив, черт. Проворен. Меч-то удобный. Не очень чтоб грузный, а легкий, но веский - тяжесть у него, похоже, в середине. А наш прямой, долгий меч - не меч, дубина железная. Не режет - ломает, кости крушит. Но пока ты его подымешь- три раза брюхо проткнут, нутро наружу вы-вернут.

–  Н-да-а, - тянул дружинник озадаченно, - верно сказал киевский волхв: не зазнавайтесь. Такой у нас меч да этакий. Он, конечно, добрый, спору нет, но, выходит, не самый лучший. А ведь хитрость невелика - облегчить, чуть изогнуть. И выгодно это: из одного выйдет четыре.

Руслан, морщась, поглаживал рубец на шее.

–  Что, рогаткой натерло?

Им, как скоту, надели рогатки, скрепленные между собой волосяными веревками.

–  Петлей захлестнули, - сипло ответил Руслан.
– Саднит.

Идар - осуждающе, но и с восхищением:

–  Арканы бросать они умеют. И булавой, топорами сноровисто бьют. Воины, брате. Прирожденные. Послали на левый берег приманку, горсть своих бойких ребят - князь, дурень, и рад, всю рать переправил. И остался, считай, ни с чем. А эти - возьми да ударь, откуда их ждать не ждали. Вплотную подкрались. За спиною торчат, смеются небось: мол, глухари, хоть уши рви, не обернутся. А мы - с бедными смердами возимся, истинной беды не чуем.

–  Учуешь. Небось Калгаст каждую тропку им показал, каждую ветку сухую - прошли, не хрустнули.

–  Калгаст?
– Идар помолчал, вздохнул, сказал стесненно: - Он, брате, тут вовсе сторонний.

Ладонь Руслана замерла на глотке.

–  Чего ж тогда… зачем ты их…

Идар сердито пожал плечами.

–  Велели.

–  А волхв… - Руслан стиснул горло: душило его изнутри, а казалось - сам хочет себя удавить.
– Волхв… он знал, что Калгаст - безвинный?

Идар потускнел.

–  Это мне неведомо. Я, друже, человек подневольный. Что скажут, то и делаю.

Руслан уронил ладонь.