«Я иду на стенных сволочей ради своих русичей», - утешал он себя, но в отговорке этой чуял сам какую-то отвратную ущербность.

Готы вновь совещались.

Слышит Руслан:

–  Гейзерих, Гейзерих.

Нет Гейзериха. Видно, должен был встретить, но опоздал, нерасторопный. Спит, дурень? Тот гот, что угощал Руслана вином, с пьяным небрежением махнул рукой. Мол, ничего! Нечего ждать. С нами - господь.

Скорей бы кончалась, что ли, канитель…

Она кончилась скоро.

Только Руслан подполз к стене, его хватили по темени - так, что память сразу улетучилась.

Очнулся в оковах, Гейзерих, тоже в цепях, рядом сидит. Лохматый. Побитый. Готы, все в путах, кучей поодаль, Буйное застолье - унылое похмелье.

Дряхлый булгарин - хромой и нелепый, желтый, костлявый как вурдалак, Туенэльду с жутким смехом гладит по бедру.

–  Это - баба! Женой будешь, ладно? А то старуху нашу Хан-Тэнгре унес…

«Нашел утеху,- скривился Руслан. Думалось трудно, ошметками мыслей кривых. В башку словно клин вколотили, больно мигнуть.
– Погоди, она взрежет тебе тощее брюхо».

Гейзерих, с горьким злорадством:

–  Возмездие! Предки Тану разнесли, потомки сидят на руинах в оковах…

–  Умник! Смеешься? Как это вышло?

–  Следили.

–  А может, кто выдал?

–  Тише, родной.

–  Не ты ли? Уж больно доволен.

–  Тебе-то зачем это знать?

–  Мои русичи…

–  Глупый! Молчи. Твоих русичей тотчас отвезли 6 на ромейский торг.

–  А посулы?!

–  Верь им.

–  Обман?…

–  Если и выдал кого Гейзерих, значит, так надо было.
– Гот сунул пальцы в кудлатые волосы, сник. Совсем как Добрита, вспомнил Руслан. Тогда, в землянке. Или - в лодке…

–  Там, в Тавриде, - жестко сказал Гейзерих, вскинув белую голову, - не только пираты живут. Есть и люди. Много людей. Добрых людей. Кому б ни молились по воле судьбы - Одену, Тору, Христу, потреба у всех одинакова: жить в тишине. Землю пахать. Рыбу ловить. Растить плоды в садах. Растить детей.

…Что предки? Потомки за них не ответчики. Занесло сюда дедов - не ворошить же в могилах ветхие кости, жечь их, топтать. Их надобно чтить. Но и не следовать заветам древних без разбору. Их время и нравы - одно, наши - другое.

Раз уж осели в чужих краях, будьте людьми средь людей. Жизнь - война, говорите? Э, уж когда б человеки дотла истребились. Никого на земле. Всюду - кости. Лишь кости. Поля белых костей. Однако людей - вон их сколько. Смеются. Хлопочут. Значит, живы чем-то иным?…

Он глядит уже не на Руслана - на готов своих, будто к ним, бледный и злой, держит речь.

–  Но эти стервецы… провидицы, жрецы… не дают человеку спокойно работать! «Война… Войну. На войну». Нет проходу от них, ошалелых. Под окнами бродят ночами. Торчат на дорогах. Женщин сбивают с пути, мужчин принуждают нивы бросать, где-то гибнуть за деньги в наемных войсках. Или - грабить в горах. На море разбойничать… Зуд кровавый! Гниль. Проказа

А отвечать кому? Разорили б нынче булгар… завтра булгары, хазары - готов под корень всех подсекли. Изрубили в отместку баб, ребятишек. Среди тех ребятишек есть и мои. Я от бешеных псов в Тану сбежал, чтоб жить не мешали. Нет, негодяи, и здесь нашли. Таскают. Стращают. Семью, мол, изведем, - она у них в руках, в Тавриде. Не булгарин вчера жилье обшарил, когда вы в яме сидели. Один из этих. Невмоготу.

Гейзерих отвернулся от хмурых сородичей, подтянул, гремя цепями, ноги. Испугался, что ли: достанут.

–  Думаешь, - слезно вздохнул Гейзерих,- легко мне было их выдать? Тот, угрюмый и длинный,- кивнул он на гота, с чьей флягой не раз встречался ночью юный смерд, - брат мой родной. Я долго молчал. Видишь, пытали булгары. Молчал. Хоть на куски изрежьте. Но, раскинув мозгами, решил: выпал случай - не упущу. За всех отплачу. Своим? А Кубрат… он тоже был не чужой. Рыбу вместе ловили. Уху из одного котла хлебали…

Кубрат? А! Жил на земле такой человек. Недавно. Рядом ходил. И - нету его. Почему бедный старик ничего не сказал перед смертью? Мол, помоги. Или - прощай. Нет. Ничего. Умер без слов.

То есть как не сказал? Сказал глазами.

И вспомнил Руслан, чьими глазами пастух глядел на него перед смертью. Глазами Калгаста. Извет! Это слово дурное, зловеще дремавшее где-то внутри, проснулось, блеснуло, как лезвие. Донос. Клевета. Он предал Калгаста. Теперь - Кубрата, пусть косвенно, предал Руслан.

Жизнь! Треклятая жизнь. Я негодяй, это верно. Чьими, однако, глазами смотрел на меня перед казнью Калгаста волхв Доброжир? Не твоими ли, темными, хитрыми, чертова жизнь? Я - негодяй? Я ко всем… ко всему - с чистым сердцем… А мне - лгут и лгут. Меня самого предают на каждом шагу. Что я могу? Всюду сволочи. Все - негодяи.