Потом нож опять появился на столе, им резали хлеб, Коля это вспомнил. Смутно, но припоминал, как Тонька стягивала с гостя рубаху, вымазанную на рукавах чем-то красным. А спать ушла с другим, сука. Его имени Коля, само собой, узнать не удосужился.

Коле спального места не хватило, пришлось кемарить на кухоньке. Проснулся — на столе бутылка. Хлопнули с гостем по махонькой, чтобы раскумариться. На старые дрожжи повело знатно… А потом пришел участковый.

Вот, собственно говоря, и вся история. Кровь, любовь и наряд ментов. Шекспир отдыхает.

Перестав трясти за грудки Колю, Петр Николаевич переключился на татуированного. Но попытка снять показания с подозреваемого успехом не увенчалась. Приведенный в чувство, он сразу же начал махать кулаками и рваться на волю. За что был слегка побит и прикован наручниками к батарее.

Участковый убрал листок в папку.

— Допекли, значит, интеллигента.

Прозвучало не как вывод, а как затравка к разговору. И слово исковеркал, произнося с растяжкой, чтобы раздразнить.

Максимов отметил, что для милиционера ход довольно тонкий. Правда, что-то подсказывало, что Николай Петрович «интеллигент» пишет, как и произносит, с «э» вместо всех положенных гласных.

— У меня дед — профессор, мама с папой Горный институт закончили, сам с высшим, правда, специфичным образованием. — Максимов повернулся к участковому лицом. — Но это не есть повод срать у меня под окнами.

После минутного раздумья участковый кивнул.

— Резонно, — веско произнес он.

Максимов достал из бардачка три пакетика гигиенических салфеток, замыленных на борту «Эйр Франс». Один взял себе, остальные положил на папку участковому.

Разорвал фольгу. Стал тщательно протирать пальцы влажной салфеткой. Салон машины сразу же наполнился запахом хорошего одеколона.

Николай Петрович потянул носом. И убрал пакетики в карман бушлата.

— Слушай, объясни бестолковому, на кой ты в это дело влез? — неожиданно с доверительными интонациями спросил участковый.

— В смысле? — неподдельно удивился Максимов.

— У тебя своя жизнь, у них, — он обвел двор рукой, — своя. Сейчас же затаскают на следствие, потом в суд свидетелем… Оно тебе надо? Собаку завалил — молодец, туда ей и дорога. Претензий никаких. Но если бы сучара малыша не покусал, а ты собаке за просто так кишки выпустил? — Петр Николаевич выдержал паузу, дав осознать всю безнадегу ситуации. — Были бы проблемы. Народ наш дурной, знаешь. Терпели от пса, а тут впереди собственного визга ко мне с заявлением прибежали бы. А я — человек подневольный. Пришлось бы меры принимать, беседу с тобой проводить профилактическую, то да се, бумажки всякие… И не дай бог кто-то Коляна подбил бы в суд на тебя подать. Вот тогда-то добро тебе боком вышло!

Максимов промолчал, хотя уже догадался, куда клонит участковый.

— А если бы этого гада на кухне чуть сильнее приложил? — Петр Николаевич сделал многозначительную паузу. — Сломал бы позвонки на хрен, вот и превышение необходимой самообороны. Которую еще доказать надо, была она или нет, а мордобой со смертельным исходом — налицо.

— И хорошо, что труп до моего прихода остыл. А то бы на меня его повесить могли, — подсказал Максимов.

— Ну это вряд ли. Но при желании… — Участковый закатил глаза к козырьку фуражки, как шахматист, просчитывающий варианты. — Хотя ты у нас помощник депутата Думы. Но неприятности могли быть, согласись!

Максимов сосредоточенно полировал кожу салфеткой. Старательно обдумывал ответ. Сложилось впечатление, что зачуханный жизнью и службой участковый нуждается в хорошей промывке мозгов.

— Хорошо, что про Думу напомнили, — начал он, скомкав салфетку. — Как образцовому участковому по секрету скажу, три закона сейчас рассматриваются. Революционного характера.

Первый — о праве на ношения оружия гражданами. Не пукалок тульских для самообороны, а нормальных боевых стволов. Как у бандитов и милиции. Второй — о праве на гражданский арест. — Поймав недоуменный взгляд капитана, Максимов пояснил: — Введем обязанность гражданина пресекать любое преступление. Тот, кто исправно исполняет законы государства, должен иметь право требовать их соблюдения. Сопротивление или неповиновение его законным требованиям будут считаться неповиновением представителю власти. Власть ведь по конституции у нас принадлежит народу, так? Вот единичный представитель народа и получит право применять оружие для защиты власти, народа и себя самого от преступных посягательств. В рамках закона, конечно. Но вплоть до применения оружия на поражение. Отдельным пунктом будет оговорено, что в случае получения увечий или гибели при исполнении гражданского долга, ему полагаются все льготы и пенсии, как милиционеру.

— А милицию куда? — В капитане взыграла профессиональная гордость.

— «Милиция» в изначальном смысле слова — народные отряды самообороны. Некоторые это успели забыть. — Максимов примирительно улыбнулся. — Не бойтесь, Петр Николаевич, без работы не останетесь. Надо же кому-то будет протоколы штамповать и Колянов до Колымы конвоировать.

— Законы приняли?

— Пока только в проекте.

— И слава богу! Нет, депутаты у нас уже совсем того. — Капитан посверлил пальцем висок. — Ты только прикинь, что начнется!

Максимов пристально посмотрел ему в глаза.

— Если бы этот отморозок при ОМОНе за нож схватился, уверен, пулю в колено заработал бы по счету раз. Почему я, офицер запаса, умеющий пользоваться оружием не хуже, должен вышибать финку рукой? Резонно это или нет? То-то. А ты мне потом еще нотации читаешь, что я мог его чересчур не женственно башкой об стену приложить! Или я, нормальный мужик, должен терпеть, когда мразь распускает свой поганый язык и спускает с поводка бойцового пса? Чтобы Коляну пасть заткнуть, а пса в Нижний мир зашвырнуть, мне милиция не нужна. У вас без меня работы хватает. Кстати, не надоело трупы из ванн доставать?