– Были офицером, Валерий?

– В армии служил. – Отчеканил Протасов. – Как мужчине без этого?

– Нынешняя молодежь считает по-другому. – Нина Григорьевна отступила на шаг и теперь внимательно наблюдала за собеседником. – Теперь от армии принято откручиваться, и это безобразие – норма жизни. Как вам, Валерий?

– Беспредел! – рявкнул Протасов. – Того, понимаете… – на языке вертелось определение «козла, блин», но Протасов вовремя припомнил предупреждение Ольги. Нина не выносила брани. По крайней мере, по утверждению экс-жены, – …уклониста, в сапоги не загонишь, а того пацифиста легче повесить, чем постричь. И как пошел такой бардак, так страна и развалилась, к… гм, полностью. – Это было его совершенно искреннее мнение. Собственные лишения, перенесенные некогда в армии, причем толком не ясно, во имя чего, (во имя Мира и Социализма, как гласили коммунистические плакаты), на мировоззрение Протасова никоим образом не повлияли. Даже наоборот. Да и развала Союза Протасов не одобрял, как-то не задумываясь над тем фактом, что случись коммунистам вернуться за руль, лично его бы шлепнули у первой же стенки. Тщательно подбирая слова, Валерий высказался в таком духе, что, мол, каждый юноша обязан отслужить, Потому Как долг платежом красен. Иначе, кому Родину защищать, когда империалистические гады навалятся? – Я бы этих пацифистов с уклонистами… – добавил Протасов и стиснул кулаки.

– Верно, как верно вы говорите! – подхватила, в свою очередь Нина Григорьевна. Потом она помянула отца, по ее словам, офицера-истребителя, сражавшегося на Сталинградском фронте и павшего в неравном бою с размалеванными свастиками фашистскими стервятниками. Такой версии Нина Григорьевна придерживалась всю жизнь, услыхав от кого-то в детдоме про героя-истребителя-отца. Герой безусловно предпочтительнее алкоголика, точно так же как самолет симпатичнее бутылки. С годами герой-истребитель превратился в фишку, но его пропеллер временами настойчиво жужжал в ее голове.

– Вы знаете, – горячо продолжала Нина, – так за наших стариков обидно! Мало того, что пенсии у них мизерные и никому их подвиг бессмертный как бы уже не нужен. Так еще разная малолетняя дрянь из щелей повылазила. С черепами да свастиками. Мол, Великая Победа ничего не дала народу! Да чтобы языки у них отсохли! Договорились уже и до того, что лучше бы той войны вообще не было! Представляете, Валерий, какое святотатство?!

– Я бы убивал, – честно признался Протасов, у которого в данном вопросе оставались отцовские ориентиры. Когда каждого «Девятого мая» по радио объявлялась минута молчания, Виктор Харитонович всегда вставал, и не дай Бог Валерке хотя бы пол звука проронить. – Убивал, и без разговоров, – повторил Протасов, и для верности потер руки. Ладони у него были огромными. Нина поглядела на них с теплотой и надеждой. Когда подоспела Ольга с жарким, Нина Григорьевна и Валерий оживленно беседовали, расположившись на широком диване. В основном, говорила Нина, Валерий то поддакивал, то кивал.

– Посмотрите, Валерий, что в стране творится. Ее же разворовывают, почем зря. Вы посмотрите на заводы, они же все стоят. Товары только импортные. Никто ничего отечественного не делает. Эту верхушку нынешнюю, ее же в полном составе расстрелять нужно. Как вредителей и врагов народа.

– Точно, – эхом откликнулся Протасов.

Ольга плавно прошлась по комнате с жарким, грациозная, как индийская танцовщица. Этого никто не оценил. Ольгу попросту не заметили. Протасов увлеченно следил за Ниной Григорьевной. Та, с упоением продолжала.

– Я читала Солженицына. Я все эти журналы перечитала. – Нина с ненавистью махнула в сторону секретера, забитого высоченными стопками периодики. – Вы вспомните, как мы радовались, идиоты несчастные, слушая этих Ельциных и прочих Собчаков. Как мы им, иудам сочувствовали. А пока мы, как кретины, в ладошки хлопали, они нас всех беспардонно обокрали. Так вот что я вам, Валерий скажу: Нас обманули, как лопухов. Украина при Союзе считалась житницей. Где она теперь? Тушенка польская, куры от Буша, чернила, – Нина оглянулась к письменному столу, где красовалась разрисованная иероглифами баночка, – чернила и те, китайские. А что дальше, Валерий? Рождаемость сокращается, народ вымирает. Я вам так скажу, – Нина понизила голос, в то время как в глазах заиграл адский огонь, – это заговор. Тут без Дяди Сэма не обошлось. Мы снова в состоянии Холодной войны. Только теперь нас просто добивают.

– Международный сионизм, – брякнул Протасов, и угодил в самую точку. Лучше бы подлил бензина в огонь.

– Вы правы, Валерий, – подхватила Нина, и Протасов представил ее на митинге. – Так и есть. Без сионистов ни одна гадость на Земле не обходится. Они полностью контролируют Америку, а теперь еще и Союз под себя подмяли. Вы посмотрите, кто нами правит. Это же…

– Зато мы добровольно отдали ядерное оружие, – встряла Ольга, охваченная комплексом третьей лишней.

– Ты соображаешь, о чем говоришь?! – как порох вспыхнула Нина. – Да в этом вся соль измены. Они же атомные бомбы как взятку отдали, чтобы на будущее карт-бланш получить. Американцам что важно было? Разоружение. И делайте потом, что хотите!

– Полностью с вами согласен, – рассудительно сказал Протасов.

– Давайте к столу, – предложила Ольга. – А то остынет все.

– Да, действительно, заговорила я вас. – Нина Григорьевна завладела тарелкой Валерия и принялась нагружать ее салатами, гарнирами и мясом с не меньшей энергией, чем только что толкала речи. – Давайте-ка, я за вами поухаживаю. А то Ольга у меня такая непутевая.

Ольга открыла рот.

– Непутевая, говорю, – с нажимом повторила банкирша. – Ты мне лучше скажи, как у Богдана с математикой обстоит? Подтянулся?

– Вот Валерий как раз с ним сегодня занимался, – с набитым ртом сообщила Ольга.

– Правда? – Нина в упор посмотрела на Протасова. Во взгляде одобрение соседствовало с подозрениями. Даже Валерка это распознал.

– Точно. – Сказал Протасов, вовремя вспомнив, что краткость сестра таланта.

– Похвально, – протянула Нина, и переправила в рот маслину. А потом резко сменила тему. – Вы, Валерий, бизнесом занимаетесь?

– Так точно, – сказал Протасов, и запил отбивную ситро.