– Да кинул в сумку пару флаконов, – польщенно улыбнулся Бутерброд, – как Леня велел на природу ехать.

– Запасливый черт, – похвалил Филимонов. – Ты, часом, не еврей?

– Сам ты еврей, – обиделся Бутерброд. – Так тащить или нет?

– Давай, волоки. Не клепай мозги.

Забинтованный попытался напомнить собутыльникам о столичном киллере, которого, вероятно, привезут с минуты на минуту. В ответ ему посоветовали засохнуть. Он все равно настаивал, и, в конце концов вывел Филимонова из себя:

– Ты задолбал, Бинт! Я фраера и после трех флаконов порву. Голыми руками на английский флаг!

– Тебе, Бинт, не наливать? – со своей стороны нависал Бутерброд. – Обломился, да? Так и скажи!

– Наливай, – смирился с неизбежным Забинтованный, и они расправились со второй бутылкой еще быстрее, чем с первой. Филимонов удовлетворенно крякнул.

– Теперь бы телку, для полной картины, – вздохнул Бутерброд.

– Не вижу препятствий. – Шрам ткнул тлеющим концом сигареты в направлении бунгало. – Телка уже есть. Тепленькая.

– Пацаны, – робко начал Забинтованный, – если вы насчет Милы намекаете…

– А ты думал, насчет мента? – спросил Бутерброд и заржал.

– Бинт от ментов прется, – доверительно сообщил Филимонов. Забинтованный привстал со ступенек. Он тоже опьянел, но еще соображал:

– Совсем охренели, да? Леня сказал – бабу не трогать…

– Так и сказал? – с пьяной бравадой переспросил Бутерброд.

– Леня яйца оторвет, – предупредил Бинт. – Без базара. Легко.

– Не бзди, – Шрам широко улыбнулся. – Мы по быстрому. По разику.

– Не надо этого делать.

– Да ей самой в кайф, – важно изрек Бутерброд.

– Ага, – согласился Шрам. – Хочет, аж колотит. Не сомневайся.

– Леня…

– Отвянь, сука, запарил!

Филя поднялся на ноги. Бутерброд следом за ним.

– Бинт, – пошатываясь спросил Бутерброд, – ты нас уважаешь или нет? Я, конкретно не врубаюсь?

– Нет, реально, Бинт, я чего-то ответа не слышу, – добавил Шрам. Его стеклянные глаза горели неприкрытой угрозой. Забинтованный нутром ощутил, что отрицательный ответ повлечет побои. И уклончивый, пожалуй, тоже.

– Уважаю, – сказал он, глядя в колени собутыльникам.

– Отвечаешь?

– Вы ж меня знаете.

– Тогда пошли, кинем пару палок.

Забинтованный встал, переводя дух. Женщину ему было жалко. Но, не настолько, чтобы нарываться на драку. Тем более что Филимонов мог вполне и убить.

– Только я сперва бутылки приберу.

– Потом приберешь.

– Потом забуду, а Леня голову намылит.

– Ну и хрен с тобой, – сказал Шрам, и они с Бутербродом нетвердой походкой двинули в бунгало.

Лейтенант Любчик слышал каждое слово. Бандиты разговаривали на крыльце и их пьяные голоса без труда проникали через фанерную стену. «Бедная баба», – думал Любчик, позабыв, как клял ее в душе последними словами за то, что заманила в западню. Правда, наверное, не по своей воле. Потом он почувствовал на себе взгляд, вскинул голову, и обнаружил, что она стоит в дверном проеме, со связанными руками и ногами напоминая ожившую мумию. Их скрутили одинаковым скотчем, только ему и в голову не пришло вставать. Какое-то время мужчина и женщина молча смотрели друг другу в глаза.

– Да ей самой в кайф, – долетело из-за двери.

– Держитесь, – одними губами прошептал лейтенант, понимая, как это глупо звучит. Но, Мила собиралась не просто держаться, она решила действовать.

«Или сейчас, или никогда, – сказала себе она. – Потом будет поздно».

Когда Витряков и Бонифацкий укатили, Милу связали и оставили на кровати. Она лежала тихо, как мышка, моля Бога, чтобы Шрам о ней забыл. Хотя бы, до возвращения Бонифацкого. «Господи, – думала госпожа Кларчук, – Кто бы мог подумать, что придется Бонифацкого, как Спасителя дожидаться? Кто бы мог подумать».

Какое-то время бандиты действительно не вспоминали о Миле, занятые нардами и водкой. Однако пьянка быстро набирала обороты, голоса становились все громче, водка побежала по сосудам, парней, как водится, потянуло на подвиги. Вскоре сделалось очевидным, что к приезду Боника все уже случится. Ее или изнасилуют, или убьют. «И, даже если я выживу, – думала Мила с отчаянием, – чего будет стоить его защита после того, как они возьмут киллера? Много она сейчас стоит?» Мила не забыла, как Боник отвернулся, когда Витряков приказывал ее связать. Разве это можно забыть?