Внуков своих не представляю совсем; знаю только, что буду тогда много думать о собственной матери, которую к этому моменту давно похороню, и жалеть, что нельзя ей показать этакой красоты.

Буду, вполне возможно, признанная звезда чего бы то ни было, станут периодически звать экспертом в какие-нибудь ток-шоу; узнавать продавщицы или таксисты; внучку смогу устроить в какой-нибудь хороший лицей по давнему знакомству с директрисой, которой окажется, например, Заболотная. Мою внучку будут периодически притаскивать в ее кабинет на переменах и жаловаться, и Заболотная будет смотреть на нее поверх очков-половинок и говорить:

– Маноян, Вы полагаете, Ваша семейка попортила мне мало крови?..

У нее тоже когда-нибудь будут внуки, вот же ведь, и может статься, я уже сейчас знаю, какая будет у них фамилия.

И может быть, каким-нибудь душным, разварившимся августовским полднем, избыточным, зеленым, солнечным и пыльным, я сяду где-нибудь в центре, на летней веранде хлопнуть пару мохито между встречами, буду сидеть, качать ногой в нелепой яркой босоножке, и щуриться, и вдруг увижу толстого, большого, совершенно седого Мужчину через пару столиков от себя.

– Как я соскучилась, татарская морда, - громко скажу я воздуху, глядя перед собой, и периферическим зрением увижу, как он дернулся и озирается по сторонам, - какие же ты отъел себе необъятные щеки, Сладкая Тыковка. Вероятно, [Имя] печет отменные пироги.

– Не говори, - хохотнет Мужчина через два стола, и, натурально, звякнут стаканы.

– Пригласил бы разок, на пироги-то.

– Да ты отобьешь ее у меня, старая курва, - крякнет Мужчина и сыто вытянет губы, - а я стал неповоротлив уже для поисков новой жены.

А прошло ведь тридцать лет, подумаю я, тридцать гребаных лет. У тебя вон пузо и целый выводок кареглазых, у меня вон сын женился. Тридцать лет, слушай, а вон у тебя эти ямочки, и эти же брови, которыми ты одними мог разговаривать без помех.

– Даже не думай, - процедит Мужчина, сделавшийся с годами проницательным как шаман, - она тебя если увидит, она мне потом проест всю плешь.

– Тыква, я играю в другой лиге, ты же знаешь, ты же видел Ро.

– Ро не Ро, а глаза у тебя, Вера, блядские.

Тут я, конечно, буду смеяться; потом расплачусь по счету и надену такие, зеркальные солнечные очки, как у Терминатора или американского копа восьмидесятых годов прошлого столетия.

– Зараза, - скажет Мужчина веско, припомнив, что именно такие я носила каким-то очень давним летом, сойдет по ступенькам веранды, приобнимет, чмокнет в макушку, да и пойдет к машине тяжелым уверенным шагом.

11/02/07

@@@

Девочка, где этот сбой в программе, где эта грань,

Кто все нарушил, смял, в микросхему влез?

Что происходит, когда сажают комнатную герань,

А вырастает дремучий лес?

15/02/07

@@@

Моногам - стереогам.

Часто поднимают гам.

Моногам стереогаму

Морду бьет по четвергам.

Тот шального моногама

Нежно гладит по рогам.

16/02/07

@@@

Девочка – черный комикс, ну Птица Феникс, ну вся прижизненный анекдот.

Девочка – черный оникс, поганый веник-с, и яд себе же, и антидот.

Девочка – двадцать конниц, две сотни пленниц, кто раз увидит, тот пропадет.

Девка странна малёха – не щеголиха, а дядька с крыльями за плечом.

Девочка-как-все-плохо, гляди, фунт лиха, вот интересно, а он почем.

Девочка – поволока, и повилика – мы обручим, то есть обречем.

Думает, что при деле: сложила дули и всем показывает, вертя.

Все о любви трындели, и все надули, грудную клетку изрешетя.

Двадцать один годок через две недели, не на беду ли она дурачится, как дитя.

***

И пока, Вера, у тебя тут молодость апельсиновая,

И подруги твои сиятельны и смешливы, -

Время маму твою баюкает, обессиливая.

– Как ее самочувствие? – Да пошли вы.

И пока, Вера, ты фехтуешь, глумясь и ёрничая,

Или глушишь портвейн с ребятами, пригорюнясь,

Время ходит с совочком, шаркая, словно горничная,

И прибирает за вами юность.