Люси обиженно посмотрела на нее.

– Я думала, что он тебе понравится. Во всяком случае, он интереснее, чем те, кто вертится вокруг тебя. Он очень образован.

– Мне наплевать, даже если он Лев Толстой, – возразила Летти, которая в школе еле-еле одолела «Войну и мир». – Я не хочу, чтобы этот «кто-то» таскался за мной весь день и говорил, какой он умный. И что мне ему отвечать? Мне такой не нужен.

Люси надула губы. Ее благие намерения не были оценены.

– Но это все-таки лучше, чем ребята, которые живут здесь. Джек говорил, что он очень красив. И у него куча денег. Его зовут Дэвид Бейрон. Ему двадцать восемь лет и…

– Двадцать восемь! Мне не нужно никаких двадцативосьмилетних…

Она умолкла, потому что гости показались в гостиной, и Люси поспешила навстречу Джеку, увлекая ее за собой. Они уже были в гостиной, когда в дверь снова позвонили, и матери опять пришлось спускаться в магазин.

Джек стоял около дивана, сосредоточенно разглядывая шляпу, которую держал в руках. Его друг тоже учтиво снял шляпу, но если и чувствовал неловкость, впервые находясь в чужом доме, то не показывал виду. Он был высокий, темноволосый, с карими глазами. Летти успела его разглядеть, когда Люси тащила ее за собой. Он выглядел очень взрослым и респектабельным в своем ладно сшитом темно-сером костюме, и Летти почувствовала, что ее щеки запылали. Она еще больше рассердилась на Люси, которая бросила ее и взяла Джека за руку.

Кто-то кашлянул, и Летти повернулась к окну. Перед ней стоял отец, слегка ослепленный солнечным светом, проникавшим через толстые кружевные занавески. Он не ждал и не одобрил прихода поклонника его второй дочери, да к тому же вместе с совсем посторонним человеком. Им обоим следовало бы идти прямо в церковь. Чтобы скрыть смущение, он стал набивать трубку.

Люси уверенно взяла незнакомца за руку и повела его к сестре.

– Летти, – начала она сладким голосом, – это мистер Дэвид Бейрон, приятель Джека. Дэвид, это моя сестра Летти…

– Ее имя Летиция, – донесся недовольный голос отца из облака табачного дыма от уже разгоревшейся трубки. Запах матросского кубрика наполнил комнату. – Если ты собираешься кого-нибудь знакомить, Люцилла, называй имена правильно.

Ее энтузиазм сразу иссяк. Она бросила на отца обиженный взгляд, однако возможность дальнейшего знакомства была прервана появлением новых родственников, хлынувших в дверь, как орды Чингизхана: дядя Уилл – брат Мейбл, его жена Хетти и трое их детей-подростков: Берт, Джордж и Этель, сестра Артура Милдред, ее муж Чарли, затем еще кузины Виолетта и Эмма, только достигшие подросткового возраста. В комнате вдруг оказалось много народу, все целовались друг с другом, словно съехались сюда с разных концов земного шара, а не жили друг от друга на расстоянии нескольких трамвайных остановок. Семейство дяди Чарли жило в Уайтчепл, а дяди Уилла – в Степни.

– Мы столкнулись в дверях, – весело объяснил дядя Чарли. Его шутки всегда были немного грубоватыми, и Летти он не очень нравился. – Мы решили заявиться к вам, вместо того чтобы сразу идти в церковь. Смешно, что тебе, Уилл, пришла в голову точно такая же мысль. Вот мы и столкнулись в дверях, правда? Очень смешно. Какое смешное совпадение.

Мать, запыхавшись, вошла в гостиную, закашлялась и прижала ко рту платок. Внимание Летти на мгновение переключилось с мистера Дэвида Бейрона на мать, которая села на стул, стоящий между диваном и камином. Она выглядела, как маленькая мышка, которая только и хочет, чтобы побыстрее забиться в норку подальше от посторонних глаз. От навернувшихся слез у Летти защипало глаза, в горле встал комок. Она постаралась взять себя в руки, шмыгнула носом и закусила губу. Она не могла расплакаться на виду у всех, особенно в присутствии этого самоуверенного незнакомца.

– Мама, с тобой все в порядке? – спросила она и сразу почувствовала, что невольно привлекла к матери взгляды всех присутствующих.

Мейбл улыбнулась и встала со стула.

– Эти проклятые лестницы, – сказала она прерывающимся голосом. – Они всю душу из вас вынут.

Она даже сумела засмеяться, но это не уменьшило смущение гостей, понимавших, что их внезапный приход доставил ей неудобство, которого можно было избежать.

– Мы уже собирались идти в церковь, – продолжила она поспешно. – Пойду посмотрю, как там Винни. Сейчас за ней должна приехать карета. Артур, – она посмотрела на мужа, который все еще курил трубку, – оставайся с невестой и подружками. И не забудь, что тебе нужно будет провожать невесту.

Она всем улыбнулась.

– Слишком много хлопот, когда это в первый раз.

Она вышла, и неловкое молчание сменилось ненатурально оживленным разговором. Все решили, что пора идти, и стали подталкивать друг друга к двери, как взвод новобранцев, неуверенных, получили они команду или нет. Летти хотела побежать за матерью с нелепой мыслью извиниться, но мать, видимо, не считала, что ей есть за что извиняться. Летти осталась там, где стояла, недалеко от Люси и напротив Дэвида Бейрона.

Летти заметила, что он смотрит на нее, и поняла: он догадывается, что с ее матерью, хотя никто этого не мог ему сказать. О таких вещах не говорят. А если и говорят, то только в семье и только шепотом. Это слово как будто само не позволяет произносить себя громко.

Казалось, он также знает, что она чувствует, но она не нуждалась в его жалости, и ее первой реакцией было немедленно обидеться. Ей было неприятно, что совершенно незнакомый человек заглянул ей в душу. И хотя раздражение было совершенно неразумной реакцией, она все больше начала выходить из себя, ее лицо запылало.

– Что он о себе думает? – прошипела она Люси, но та в ответ только захихикала.

Летти рискнула посмотреть на него, когда родственники, наконец, стали спускаться по лестнице. Она увидела, что он направляется к ней, и ее щеки запылали еще сильнее. О Боже, что он собирается ей сказать? И что она сможет ответить? Он наверняка говорит как джентльмен, а она… она, скорее всего, будет выглядеть круглой дурой…