Старый рыбак поморщился, подбирая слова для ответа.

— Я знаю, как жить с одной рукой. Мне вернули вторую. И потом, нам с дочкой сохранили жизнь.

— Ты уже рассказывал, что тебя отправили к Искаралу, в его храм-крепость среди непроходимых песков. И ты послушно туда отправился. Потом тебя заставили рисковать жизнью единственной дочери… Прости, если тебя задевают мои слова. Я не хочу тебя обидеть, Реллок. Мне лишь хочется понять.

— Она совсем не та, какой была, когда мы жили в деревне. Она уже не ребенок. Даже имя у нее другое, а на прежнее не откликается.

Реллок лег, заложив руки за голову.

— Что было, то было. Прошлого назад не вернешь.

Он взглянул на Маппо.

— Надо довольствоваться тем, что имеешь. Моя дочь многое узнала.

Он отвел взгляд и прищурился, будто видел то, что открывалось только ему.

— Страшные вещи она узнала. Но в чем-то она осталась прежней. Я это вижу. Она много знает, но одного знания недостаточно.

Реллок снова поморщился, затем мотнул головой.

— Прости, добрый господин. Не умею объяснить.

— Пока что я отлично тебя понимаю.

Реллок вздохнул.

— Она во всем ищет причины. Даже в мелочах. Может, это мне так видится. Она узнала кое-что главное о мире. Ведь это как… как выйти в море на лов. Там сразу понимаешь: нигде нет безопасных мест. И настоящих знаний тоже нет.

Реллок с кряхтением встал.

— Поговорил с тобой, и голова разболелась.

— Прости меня, — Смущенно сказал Маппо.

— Если мы доберемся домой, хоть будет, кому за мной присматривать.

Реллок снова улегся и свернулся калачиком. Маппо пошел туда, где оставил свой мешок.

«Да, мы узнаем, что безопасных мест в мире не существует. Не знаю, веришь ли ты в богов, Реллок. Скорее всего, веришь, ты же рыбак. Так пусть твои боги вспомнят о своем потерянном сыне».

Маппо ворочался с боку на бок, но сон не шел. Где-то рядом послышались шаги, затем раздался тихий голос Икария:

— Ты рано проснулась, Апсалара. Поспи еще.

Трелля ошеломил ее ответ:

— Мы с тобой очень похожи.

— Чем? — спросил Икарий.

— И у тебя, и у меня есть защитник, но они оба не в состоянии нас защитить. Особенно от нас самих. Они преданно бредут за нами, готовые на каждом шагу помогать, но сами совершенно беспомощны что-либо сделать.

Икарий ответил ей сдержанно и довольно сухо:

— Ты ошибаешься. Икарий мне друг и спутник, а Реллок тебе — отец. Я понимаю его желание защитить тебя. Отцу небезразлична судьба дочери. Но у нас с Маппо другие отношения.

— В самом деле?

Маппо затаил дыхание, готовый в любую секунду встать и прервать этот опасный разговор.

— Наверное, ты прав, Икарий, — подумав, согласилась Апсалара. — Мы с тобой не так похожи, как мне казалось. А что ты будешь делать со своими воспоминаниями, когда их найдешь?

«Рано я успокоился!»

Но теперь Маппо уже не хотелось вмешаться. Наоборот, он замер, чтобы не пропустить ни слова из ответа на вопрос, который сам он никогда не решался задать Икарию.

— Твой вопрос, Апсалара… он меня удивляет. Ты вот что делаешь со своими воспоминаниями?

— Они не мои… во всяком случае большинство из них. Моих собственных совсем немного. Они из детства… Помню, как взрослые торговались на рынке, покупая бечеву для сетей… Потом помню, как мы с отцом стоим над могилой матери. Вся могила в цветах. Я дотрагиваюсь и вместо живой материнской руки вдруг ощущаю жесткие лишайники. Я была совсем мала и не понимала, что такое смерть и почему мама больше никогда не придёт.

— У тебя так мало своих воспоминаний? — удивился Ика-рий.

— Да. Больше чужих. Например, воспоминания деревенской «свечной ведьмы». Когда Котиллион решил завладеть моим сознанием, она попыталась меня защитить и погибла. Она потеряла мужа и нескольких сыновей, убитых во имя славы и могущества империи. Наверное, ты подумаешь, что все ее воспоминания были пронизаны только горем и болью. Нет. Она не смогла защитить своих близких. И тогда она загородила меня. Она обняла меня… и продолжает обнимать до сих пор.

— Какой необыкновенный дар…

— Да, Икарий. Она была восхитительной женщиной… Ну, и еще во мне живут более поздние воспоминания. Одни принадлежат смертному ассасину, другие — Властителю. Ассасины поклоняются своему богу — богу безупречных действий. Это жестокий бог. Ассасины готовы, не раздумывая, пожертвовать своей жизнью ради более высоких целей. Постепенно у них ничего не остается, кроме этих высоких целей. Таким был Танцор. Он убивал не ради денег и не ради собственной славы, хотя многие обвиняли его в этом. Танцор считал себя человеком, который восстанавливает справедливость. Честным, порядочным, благородным. Но богу безупречных действий плевать на великодушие и благородство. Мало кто знает, что Танцор мог бы расправиться с Ласэной, однако какая-то часть его души прониклась пониманием ее поступков. Она ведь тоже избрала более высокую цель — благополучие империи — и принесла в жертву… нет, не собственную жизнь, а жизни двух людей, которых считала своими друзьями.