Вот предположение о том, что Предок готовил месть и вообще занимался подготовкой военных действий, действительно может вызвать споры.

Дело в том, что загонная охота или лобовая схватка вполне может управляться в реальном времени криками и жестами. Так делают шимпанзе — так могли делать и австралопитеки.

Но для предварительной подготовки боевой операции — будь то изгнание чужой стаи с охотничьей территории, охота на самок или «поход мести» — нужен более высокий уровень общения между участниками этих действий.

Крики и жесты не помогут — тут нужна осмысленная речь.

Хабилисов отнесли к роду Homo только потому, что рядом с ними найдены каменные орудия. Но на самом деле Предок стал человеком лишь тогда, когда он начал говорить. К сожалению, этот момент невозможно локализовать во времени, но можно сделать некоторые умозрительные предположения, которые позволят хотя бы приблизительно установить, когда человек умелый превратился в человека говорящего.

Мы уже писали о том, что человекообразную обезьяну можно научить говорить. Это доказано опытами с шимпанзе и гориллами. Но говорящая обезьяна — это типичный случай использования «резервных мощностей» мозга, которые в обычной жизни не задействованы. Некоторые полиглоты знают сотни языков, тогда как для обычного человека изучение даже одного иностранного языка — большая проблема.

Однако при должном усилии и правильной методике любой нормальный человек может превратиться в полиглота.

Говорящая обезьяна — это и есть такой полиглот. Одни обезьяны усваивают язык глухонемых лучше, другие — хуже, но способны его усвоить практически все. Однако в диком лесу язык, подобный человеческому, за все миллионы лет ни шимпанзе, ни гориллам не понадобился. Точно так же, как большинству людей не нужно знать сто языков.

Таким образом, человекообразная обезьяна может говорить, но не нуждается в этом. Для жизни на воле ей вполне достаточно нескольких десятков криков, звуков и жестов.

Австралопитекам, чтобы успешно охотиться и воевать, требовалось больше условных сигналов. Что ж, никаких проблем. «Резервных мощностей» мозга вполне хватит, чтобы изобрести недостающие сигналы — звуковые и жестовые.

А еще можно комбинировать разные сигналы. Достаточно один раз научить шимпанзе соединять несколько знаков амслена в в сложное слово или фразу — и обезьяна наечинает не только повторять заученные комбинации, но и строить новые. Достаточно группе австралопитеков один раз догадаться строить новые сигналы по этому принципу — и их «язык» (пока в кавычках) выйдет на новый уровень развития.

Дальше надо выяснить, почему звуки в языке взяли верх над жестами. Ведь у обезьяны все наоборот. Ее язык, губы, гортань и ротовая полость не приспособлены для членораздельной речи, а руки вполне пригодны для любых жестов.

Но, если верить водной теории раннего периода антропогенеза, то у гидропитеков ротовые органы должны были быть ближе к человеческим. Полные губы и толстый упругий язык, чтобы высасывать мясо моллюсков из раковин. Выступающий нос, который не заливает вода. Больший объем легких. А все вместе — отличная система для самых разнообразных звуковых сигналов.

А звук — он очень часто оказыватся лучше жеста. Можно крикнуть что-нибудь товарищу, который тебя не видит. Можно звукоподражанием обозначить конкретный объект охоты или угрозу.

И постепенно возникает система условных знаков, состоящая в основном из звуков и в меньшей степени — из жестов. Система эта может расширяться — во-первых, за счет комбинирования готовых знаков, а во-вторых, за счет изобретения новых.

А отсюда — всего один шаг до полноценного языка. Обычно, чтобы отличить язык человека от сигнальной системы животного, его называют «членораздельной речью». Но членораздельность — это формальный признак. А главным здесь является признак содержательный.

Доязыковая сигнальная система позволяет общаться только в режиме реального времени, когда поданная команда сразу же исполняется. Типичный аналог у людей — свальная драка с криками типа: «Этот мой!», «Помоги!», «Обходи справа!», предупреждениями «Эй, сзади!» и т. п.

Указать пальцем на врага, рыкнуть соратнику — и он кидается бить того, на кого ему указали — вот обычный пример обезьяньего и дочеловеческого общения.

А человеческое общение предполагает обсуждение вопросов, которые не относятся к настоящему моменту. Планы на будущее, предположения («Что будет, если…»), воспомнания о прошлом — все это доступно человеческому языку.

Говорят, что люди из первобытных племен лишены абстрактного мышления. Но это вряд ли. Скорее, прав Лев Гумилев: люди из реликтовых этносов живут только сегодняшним днем, и им попросту нет дела до абстракций. Но способности к абстрактному мышлению у них есть — хотя бы потому, что они есть у шимпанзе.

У шимпанзе достаточно ума, чтобы называть на амслене «цветком» любой цветок — и астру, и розу, и тюльпан. И когда мне говорят, что в чукотском языке нет единого обозначения для снега, потому что снег падающий, снег лежащий и снег тающий — это для чукчи разные вещи, то я и верю, и не верю.