…Всё. От обеда, похоже, избавился окончательно. Мутило ещё достаточно сильно, но, смачно сплюнув послед-ний раз в мировой океан, решил вернуться в каюту, так как устал от этой рыгачки основательно. Подняв воротник пальто, пошёл вдоль длинного бокового прохода на палубе, по пути старательно обходя таких же, как и я, бедолаг, перегнувшихся за леера и тщетно взывающих к Ихтиандру. Когда пришёл в каюту, неожиданно отпустило и, немного повошкавшись на узенькой койке, получилось уснуть.

А наутро наша замызганная лайба, гордо претендующая на звание парохода, уже входила в порт Марселя. Волнение на море успокоилось, и теперь, по мере приближения к берегу, всё сильнее чувствовался запах мазута и рыбы. Чайки мерзко орали, проносясь над самой головой, и Санин, бросив взгляд на небо, посоветовал встать под навес. Там уже кучковались какие-то арабы в европейских одеждах и европейцы уголовного вида, в намотанных на шею куфиях. Тоже, видать, опытные — не в первый раз тут появляются, вот и расположились в укрытии. А человек десять французов показали себя полными лохами и, не спрятавшись в укрытие, подверглись прицельной бомбардировке со стороны чаек. Лягушатники и так галдели, как макаки, но тут вообще начали вопить что-то матерное в полный голос и моментально разбежались по каютам — чиститься. Некоторые фразы, возносимые гордыми галлами морским птичкам, мне и так были понятны, без перевода. Дьябло — это чёрт. Мерд — дерьмо. Кес ке теве — какого хера. А вот что может обозначать таинственное — аэ кучон? Чтобы долго не ломать голову, поинтересовался у командира:

— Господин Салье, а что это такое — аэ кучон?

Франциск Салье, которым после всех превращений стал Санин, ухмыльнулся и ответил:

— Эйр кошен, это — летающая свинья.

Угу… Понятно. Подивившись бедности матерных выражений французского языка, на всякий случай встал поглубже под натянутую парусину и продолжал наблюдать за приближающимся берегом…

Мы сошли с парохода в числе последних. Немецкий таможенник с каменным выражением лица сверил фотографию на паспорте с моей физиономией, поинтересовался причиной приезда и шлёпнул штамп, сказав:

— Господин Кольем, добро пожаловать во Францию.

Кивнув чиновнику, подхватил свой чемодан и двинул к нашим, которые собирались возле выхода. Пока шёл, пытался вспомнить, сколько раз за последнее время менял фамилии. Но запутался и плюнул, решив, что быть Себастьяном Кольемом тоже неплохо. Хуже, если бы я стал каким-нибудь Хулио Пердильо… С другой стороны, тогда имя можно было бы показывать жестами. Ухмыльнувшись этой мысли, дошёл до ребят, и мы, дождавшись Санина, который проходил таможню последним, пошли ловить мотор. Таксисты шустро развозили приехавших, и парагвайские бизнесмены, загрузившись в две машины, поехали к гостинице «Пасифик», которая, зараза, как выяснилось, была у чёрта на рогах. Правда, расплатившись с водилами, Санин в гостиницу нас не повёл, а уверенно двинулся к автобусу, возле которого тусовался немецкий гауптман. Артём Сергеевич что-то вполголоса сказал фрицу, и тот, резко оживившись, пригласил всех загружаться. Водитель тоже был не гражданский и, дождавшись, когда все рассядутся, плавно двинул «мерседес» с места. На выезде из города к нам пристроились два мотоциклиста, и я почувствовал смутное беспокойство. Но гауптман утешил, сказав, что это просто мера предосторожности. Извиняющимся голосом добавив:

— В последнее время бандиты всё чаще начали нападать на наши одиночные машины. Поэтому конвой будет не лишним.

Я очень этому удивился. Сначала представил себе экзотично одетых людей, вооружённых мушкетами и шпагами, выскакивающих из-за деревьев с требованием — «жизнь или кошелёк!?». Но потом понял, что с фрицем мы просто разошлись в терминологии. Уточнил:

— Бандиты — это макизары?

Гауптман покраснел, кашлянул и подтвердил:

— Да, они себя и так называют. Маки или бойцы Сопротивления…

Потом невнятно извинился и сбежал поближе к водителю. Надо же — засмущался офицерик. Понял, что ляпнул не то, вот и свалил от греха подальше.

Ещё немного поглядев в окно на кукольные пейзажи, я подсел к Санину и поинтересовался, куда мы катим.

— Сейчас едем в Авиньон, это город на юге Франции, недалеко отсюда. А потом в Оранж. Они рядышком находятся, оба в провинции Прованс.

Ититская сила! Как там Боярский пел — «Бургундия, Нормандия, Шампань или Прованс, и в ваших жилах тоже есть огонь»… М-да… Кто бы знал… Я и в прошлой жизни во Францию так и не съездил, всё больше на югах отдыхая. А уж в этом времени пройтись по следам всех четырёх мушкетёров даже не рассчитывал…

Конечная цель путешествия была известна только Артёму Сергеевичу, и теперь я фигел от экзотики одних только названий. Другой вопрос, а этот Оранж — далеко? Поёрзав, опять полез с вопросами к старшему. Оказалось, что он расположен километрах в десяти от Авиньона. Там находится штаб корпуса генерала Гальдериха, который и являлся, так сказать, обеспечивающей стороной.

Я почему-то вообразил, что всё в его штабе и будет происходить. Ну если заговор генералов, то где же ещё? Не в кабак ведь, в самом деле, переться для переговоров. Это же не российских генералов заговор… Но оказалось, всё проще. В штаб нас, конечно же, не повезли. Пропетляв по узким оранжским улочкам, остановились возле симпатичного двухэтажного домика, который оказался гостиницей. Хозяйка — пожилая пухлая француженка, распространяя вокруг себя запах ванили, корицы и прочих вкусностей, была предупреждена о нашем приезде. Она, пытаясь говорить по-английски, приглашала господ из Южной Америки располагаться в номерах и выходить через час к ужину, который к появлению гостей сварганила собственноручно. Английский у неё правда был такой, что мы больше догадывались о том, что она говорила. Но про «пожрать» я понял сразу и безошибочно. И, похоже, не только я. Все моментально заулыбались и начали нюхать воздух, а потом, резво похватав барахло, двинули за хозяйкой-кормилицей на второй этаж — расселяться.

М-да… Европа, блин, а горячей воды нет. Причём, что характерно, её и не предусматривалось. Кран был только с одним барашком. Растерянно посмотрев на так называемую ванную комнату, с тоской вспомнил наши бани, которые даже на фронте присутствовали регулярно. Поминая нехорошим словом всех европейцев скопом и французов в частности, разделся, и нырнул под струю воды. Е-е-е-п! Я вылетел из ванны с такой скоростью, что даже намокнуть толком не успел. Маму вашу через шпиндель! Холодно! Покрывшись гусиной кожей, топтался, оставляя мокрые следы и соображая, что же делать дальше. Но мыться всё равно надо, поэтому, переведя дух, с ненавистью посмотрел на кран, готовясь ко второй попытке.