Хепберн, объехав ее спереди, взял поводья Блейза, скривил губы, открыв хищный оскал белоснежных зубов. Ноздри его раздувались. Вокруг губ легли белые гневные складки. Голубые глаза его горели гневом, когда он крикнул:

– Что вы хотите мне доказать?

Ей было все равно, что он о ней думает. Ни улыбка, ни комплимент, ни прикосновение к руке – ничто не могло пробить брешь в этой безжалостной решимости. Поэтому она крикнула в ответ:

– Я ничего не собиралась доказать, просто мне этого захотелось!

– Вы не можете от меня ускакать. Куда бы вы ни убежали, я найду вас, и, сломав себе шею, вы ничего бы ни достигли.

– Я не сломаю себе шею. Я умею держаться в седле не хуже любого мужчины, и Блейз – мой! – с вызовом заявила она.

– Я позабочусь о том, чтобы он стал вашим, когда вы сделаете то, что я вам прикажу. – Он бросил ей поводья и вновь протянул руку.

Итак, она убежала, пронеслась по поляне, перепрыгнула через ограду и оказалась там же, где была всего десять минут назад. И перед ней был лорд Хепберн все с теми же требованиями. Он ждал, что они пожмут друг другу руки в знак заключения сделки.

Она ненавидела лорда Хепберна. Ненавидела, и боялась, и вожделела его. Она сама не понимала, почему ее так влекло к тому, кто вызывал в ней ужас.

– Почему вы это делаете? Почему я должна устраивать для вас это дурацкое представление?

– Я ищу справедливости и свободы для друга. – Хепберн говорил веско, без пафоса, как будто справедливость, свобода и дружба стоили таких усилий.

Кларисе было все равно.

– Дружба? – Ей хотелось плюнуть в его протянутую руку, но она не могла зайти так далеко за рамки приличий – Что вы знаете о дружбе? Вы не способны быть другом. – Клариса понимала, что должна замолчать, но не могла остановиться. Она действительно прилагала к этому усилия. Она даже отъехала в сторону. Потом подумала о Миллисент, о его бедной сестре, и вернулась. – Вы даже не знаете, что такое быть братом.

Ее обвинения ошеломили его. Он даже опустил руку.

– Что вы имеете в виду?

– Посмотрите на себя. – Она ткнула в него пальцем. – Вы вернулись с войны, несчастный и угрюмый, и вам наплевать на сестру, на то, что у нее не устроена жизнь!

В голосе Хепберна звучал сарказм.

– У меня две сестры.

Клариса изобразила удивление:

– Вы заметили? Да, Пруденс – милая девушка, которая считает, что все прекрасно, раз вы сказали, что это так: Она воспринимает жизнь как веселое приключение, потому что Миллисент об этом заботится. Но Миллисент… вы когда-нибудь замечали, как она из-за вас переживает?

– Разумеется.

– Значит, вам просто все равно? – Она спросила, как ударила.

– Ей не о чем переживать. – Он сидел в седле абсолютно неподвижно, как изваяние. – Она должна мне верить.

– Может, если бы вы нашли время и поговорили с ней, она перестала бы переживать. Но вы избегаете ее, и она переживает. – Клариса опять повысила голос, не в силах справиться с эмоциями. – Где вы научились этой омерзительной манере так себя вести?

Он поморщился, как будто она задела его за живое. Клариса была рада, заметив, что причинила ему боль, и попыталась сделать еще больнее:

– После смерти отца она одна заботится о вашем поместье и доме. И наверняка растила Пруденс. Не так ли?

– Да.

– Да, – передразнила его Клариса. – И вы ни разу не сказали ей доброго слова, не поблагодарили.

– Нет, не благодарил.

– Леди Миллисент – очаровательная и привлекательная женщина, которая похоронила себя здесь, в глубокой провинции. Она исполняет свой долг без единой жалобы, и ни кто этого не замечает, будто ее и вовсе нет. Даже брат, которого она обожает.

Он совсем не выглядел виноватым.

Конечно, нет. Если он не чувствовал вины, шантажируя принцессу, то разве он почувствует себя виноватым оттого, что недостаточно куртуазно обращается со старшей сестрой?

– Вы сказали ей, что хотите устроить бал, и она немедленно принялась за работу. Вы не дали ей времени на то, чтобы все спокойно продумать и спланировать, позволили своим родственницам приехать чуть ли не за неделю, обрушив на сестру вдвое больше работы, чем было бы у нее без них.

Он удивленно вскинул бровь:

– Я полагал, что они ей помогут.

– Если сидеть на подбитых ватой задницах и критиковать ее означает помогать, то да! Они прекрасно работают. Эту ораву надо как-то направлять, они постоянно требуют развлечений, и кое-кому постоянно нужно плечо, на котором можно выплакаться. С тех пор как они приехали, у Миллисент плечо не просыхает.

– Пусть не принимает все так близко к сердцу, они перестанут к ней приходить и плакаться. Если бы она…

– Отказала им в участии? Как ваш отец отказывал ей? Нет, вы не правы, милорд. Миллисент хорошо понимает, как больно, когда тебе отказывают в сочувствии. – Неужели ей удалось до него достучаться? – Она должна бы танцевать у вас на балу, а не трудиться не покладая рук.