Дверь комнаты Марики была заперта. Это — еще полбеды. Хуже всего был звук. Звук такой, который не мог издавать человек. Вообще не такой звук, который можно услышать где-нибудь на белом свете, кроме разве что студии звуковых спецэффектов.

Что-то резко — на пределе болевого восприятия — взвизгивало за дверью, умудряясь тут же издавать нечто похожее на низкое, басовитое жужжание насекомого. Шмеля. Только шмеля этак с барана величиной. И одновременно что-то металлическое, звонкое и гулкое с мучительным, надсадным стоном ломалось и корежилось там.

От конца коридора, от с ходу выбитого ими торцевого оконца, к остолбеневшим у двери людям, ругаясь на чем свет, бежали «люди господина Стырного».

— Ломайте! Господи, ломайте скорее!! Там!!! — заорала тетка Элина таким диким голосом, что Кайл понял: когда над миром грянут трубы Страшного Суда, это будет не самый страшный звук, который когда-либо слышали люди, далеко не самый страшный.

Особой команды, впрочем, и не требовалось — под ударом двух специалистов своего дела дверь перышком слетела с петель, а сами умельцы, как и требовал того метод, ничком кинулись на пол, освободив пространство двум другим. Те боком, защищаясь оружием и спотыкаясь о прильнувший к полу «первый эшелон» атакующих, вломились в девичью спальню, во весь голос призывая ворога бросить оружие и стать лицом к стене.

И навстречу им ударила молния.

Потом все это вспоминалось Кайлу как чуть ли не поодиночке чередующиеся стоп-кадры: вот он, согнувшись в три погибели, выставив вперед ствол помпового ружья, волчком разворачивается на пороге, а в открывающемся перед ним проеме двери медленно, все так же кадр за кадром, уходит из поля зрения вниз, вниз, вниз спина влетевшего в комнату спецназовца. А потом он удивительно медленно — словно преодолевая сопротивление на редкость вязкой, тяжелым валом прущей ему навстречу среды, проталкивает вперед, в поле прицела ствол, такой непослушный и не желающий подчиняться ему, Кайлу. И как-то отдельно в его памяти осталось то, что бешено корчилось, подпрыгивало вместе с железной кроватью, шипело и плевало огнем. Не в него — мимо. Еще раз! Еще!

А потом забахали выстрелы — Кайл почти оглох от них. Стреляли все, и он стрелял. А то — прикованное к груде искореженного железа — лопалось, вспыхивало, взрывалось, исходило смрадным пламенем. Казалось, это длилось вечность.

И наступило новое «потом».

В котором всем было не до него: весь народ вокруг был занят тем, что гасил остатки пожара, оказывал помощь тем, кто не мог помочь себе сам, снимал на видеопленку весь царивший вокруг разгром и дозванивался куда-то по блокам связи и обычным сотовым телефонам. С некоторым удивлением Кайл убедился, что увечий приключившаяся битва ему не прибавила.

Он еще не закончил осматривать себя, как слегка помятый Сухов за локоть вытащил его из бестолковой толчеи и потащил вниз, в холл, по которому уже бродили еще несколько оперативников, увешанных оружием. Из их группы Павел, не теряя темпа, вытянул озабоченного Эрни, а тот, в свою очередь, повлек их в боковую комнату. Там уже явившийся, словно бог из машины, лейтенант Стырный пытался добиться объяснений от пребывающего в прострации, изгвазданного в дорожной грязи фра Дрисколла, с трудом умещавшегося в неудобном кресле. Коллега Стырного в соседнем помещении, судя по доносившимся оттуда звукам, безуспешно пытался унять бьющуюся в истерике мисс Минц и одновременно понять хоть что-то в происходящем.

Кайл мысленно пожалел его.

На вошедших Стырный только затравленно обернулся и тут же вновь обратил все свое внимание на высокопоставленного фигуранта имеющей место прескверной истории. Всем своим видом лейтенант показывал, что ход следственного действа идет сикось-накось, но, дьявол побери, ничего нельзя было поделать с временем, которое поджимало.

— Начнем сначала, — терпеливо и не сбавляя темпа продолжил он начатое. — Объясните, каким образом вы очутились здесь, в этом доме?

— В этой дьявольской ловушке? — В голосе его преосвященства зазвучали нотки профессионального пафоса. — Уверен, что все это подстроено. Меня подставили эти мумии из епархиального управления. Их шокирует моя практика истинного экзорсизма, мои проповеди, мои книги, весь образ моего посредничества между верующими и Всевышним.

— Пожалуйста, ближе к фактам, святой отец. — Лейтенант скрипнул зубами. — И ради бога, не будем терять времени! Речь идет о деле, в котором мы идем, как говорится, по горячим следам и вынуждены незамедлительно принимать меры. Вы говорите, что были приглашены сюда родственницей мисс Карои, Элиной Минц. Настоятельно приглашены.

— Да, именно так. В конце дня миссис Минц связалась со мной через канал моей личной приемной и... К тому моменту я, как и все жители Вестуича, был в курсе тех происшествий, которые взволновали не только наш город.

— Стоп, — быстро и без приглашения вмешался Сухов. — Элина Минц говорила нам — и я слышал это собственными ушами, — что это именно от вас, ваше преосвященство, исходило предложение провести сеанс экзорсизма.

— Это клевета! — возвысил голос священнослужитель. — Я не позволю вам подвергать меня перекрестному допросу!