Питер Смит обнял Фрину и приблизил рот к ее уху.

– Если вы настаиваете, – вздохнул он. – Итак. Существуют как минимум три группы, к которым мог принадлежать стрелявший в вас мужчина.

– Мужчины. Их было двое.

– Мужчины, – согласился он. – У одной организации нет имени, другая называется Латвийский революционный союз, третья – Партия свободной Латвии. К сожалению, они добывают деньги на революцию… вы говорите по-французски?

Фрина кивнула. Рука у Смита была сильная, и от него приятно пахло апельсинами. Кажется, у нее появились на него виды.

Питер Смит, видимо, чувствовал то же самое, поскольку прижимал Фрину явно теснее, чем требовалось. Крумгорн завершил мелодию, и его сменила троица нестройно пиликавших рекордеров. [25]

– Я говорю по-французски.

– Иллегализм, – прошептал он ей на ухо. – Они грабят банки.

– Неужели?

– Не совсем удачно. Они не очень-то преуспели. Но полиция их разыскивает. И если они подумали, что вы сможете их опознать, то…

– …решили меня устранить. Возможно.

Фрина до сих пор не упоминала о мертвом юноше, а теперь решила, что это и ни к чему.

– Но почему иллегализм? Отчего им не найти работу?

– Вы не понимаете: они же анархисты. Анархисты не работают. Они повсюду трубят, что отказываются быть эксплуататорами или эксплуатируемыми. Вот и грабят банки. В любом случае им никогда не заработать честным путем столько, сколько нужно для осуществления их целей.

– И каких же?

Питер помолчал. Фрина догадывалась, о чем он думает. Богачка, которой нет дела до революции, станет ли она держать язык за зубами? Не проболтается ли? Фрина посмотрела в темно-синие глаза таким ясным взглядом, какой только могла изобразить, и увидела, что мужчина принял решение.

– В конце концов, это не тайна, – произнес он мягко. – Все латышское землячество об этом знает. Они хотят тренировать террористов в вашей законопослушной стране, мисс Фишер, и…

– И?

От какофонии, которую издавали рекордеры, у Фрины заложило уши. Она опустилась в объятия мужчины и услышала его шепот: « Ils veulent assassiner Staline». Они хотят убить Сталина.

– Вас не затруднит поцеловать меня? – попросила Фрина. – Просто руку. А потом мы отправимся ко мне домой, и вы расскажете мне остальное, если захотите.

Питер Смит продлил поцелуй ровно на столько, сколько требовалось, чтобы любой, кто бы ни наблюдал за ними, смог убедиться: их беседа не имела никакой политической подоплеки. Затем они выбрались из толпы гостей в тот самый момент, когда настал черед выступать весьма недурному флейтисту.

– Фрина, прежде чем ты уйдешь… – Вера схватила подругу за рукав.

Фрина открыла сумку.

– На что в этот раз?

– Голод. В Африке.

Фрина протянула два фунта. Вера дала ей квитанцию и предостерегла:

– Поосторожнее с моим Питером Смитом. Я бы хотела получить его назад в целости и сохранности. Он нужен мировой революции.

Фрина усмехнулась и поцеловала Веру в щеку.

– Ну уж к революции ты его получишь, – прошептала мисс Фишер и осторожно направилась к выходу, избегая столкновений с гостями и предусмотрительно обойдя коляску на лестнице.

– Домой, Берт, – повелела Фрина, забираясь в такси.

Она несколько раз сглотнула, чтобы преодолеть ощущение заложенности в ушах. Питер Смит за всю дорогу не проронил ни слова.

– Так это ваш дом? – спросил он, оказавшись в гостиной Фрины.

– Да.

– Выходит, вы аристократка.

– Не совсем. У меня было голодное нищее детство. А потом Великая война убила множество молодых людей, мой отец унаследовал титул, и я стала леди. Удивительно, верно? Что вы будете пить?

– Немного виски. Вижу, у вас «Лафройг». Благородный напиток. Хм. Так значит, вам известно, каково это, быть бедным?

– Да.

Питер Смит немного расслабился и опустился в одно из удобных кресел. Глотнув виски, он стал смотреть на огонь.