Джесмайн подошла к ограждению и начала слушать австралийского педиатра, доктор Кэлдикотт, звучный голос которой гремел над головами слушателей:

– Если ваш ребенок болен лейкемией, вы, конечно, приложите все свои силы, чтобы спасти его. Так представьте себе, что наша планета – больной ребенок! Атомная угроза так же страшна, как лейкемия. Мы должны приложить все силы, чтобы добиться запрещения атомного оружия!

Джесмайн слушала, стоя бок о бок с Коннором и остро ощущая его близость. Он держался рукой за цепь ограждения, сжав пальцы так, что побелели косточки. Ей очень хотелось положить свою ладонь на его руку.

– Ну, теперь моя очередь, – сказал он, когда аудитория кончила аплодировать доктору Кэлдикотт. – Держите два пальца крестом, чтобы мне дали сказать хоть одну фразу, – подмигнул он Джесмайн.

Коннор поднялся на пикап, взял микрофон у миссис Кэлдикотт и начал говорить так громко и раскатисто, что даже полицейские и солдаты обернулись в его сторону:

– Рост атомных вооружении – не только безответственная, но и безумная политика. Это позор нации, – гремел он, – у которой издержки на здравоохранение составляют только семнадцать процентов тех сумм, которые тратятся на вооружение.

Джесмайн не отрывала от него глаз; ветер пустыни развевал его темные волосы, поднимал воротник твидовой куртки.

– Какое будущее предвещает эта политика нашей планете? Какое наследство оставим мы нашим детям? Неужели – наследство бомб, радиации и страха?

Джесмайн показалось, что он посмотрел прямо на нее, и сердце ее сильно забилось. В небе кругами парил ястреб и вдруг ринулся прочь от геликоптера.

– Мы ответственны за детей планеты! – восклицал Коннор. – Долг каждого из нас – оставить нашим детям чистую, здоровую планету!

У Джесмайн перехватило дыхание. Она почувствовала, что никогда еще так не любила этого человека.

Вдруг раздался голос лейтенанта федеральных войск, усиленный микрофоном:

– Вы нарушили границы государственной территории. Каждый, кто сразу не покинет запретную зону, будет арестован!

Предупреждение было повторено, и начались аресты. Коннор отказался слезть с грузовика, но продолжать речь ему не дали. Джесмайн удивилась, как тихо, спокойно и организованно участники митинга в сопровождении полицейских или солдат шли к военным машинам. Коннор еще успел дать интервью представителям телевидения, которым заявил, что массовое производство ракет-носителей и боеголовок преступно в условиях, когда дети третьего мира погибают или становятся инвалидами, переболев полиомиелитом, от которого уже спасены дети Америки, а сорок тысяч детей в год умирает от самых обычных болезней.

Потом Коннор слез с грузовика и проследовал в сопровождении полицейского к военной машине.

– Ну вот, добился своего, арестовали! – прокомментировала Рашель. – Но я рада, что ты привезла меня сюда – замечательные люди!

– Итак, возвращаемся домой, – сказала Рашель, стоя у машины, пока Джесмайн отпирала дверцу. – Морт похвалил меня за благоразумие, – если бы меня арестовали, ему пришлось бы возиться с ребенком. – Но знаешь, Джесмайн, – сказала она осторожно, – доктор Коннор неспроста спросил тебя, будешь ли ты работать в Египте. Почему ты не хочешь туда вернуться?

– Я дала себе клятву не возвращаться на родину, Рашель.

– Но почему?

– Я расскажу тебе то, что я никому здесь не рассказывала, даже Грегу. Я покинула Египет, покрытая позором. Отец изгнал меня из семьи за то, что я стала любовницей человека, который не был моим мужем, и забеременела от него. Я стала любовницей этого человека не добровольно, он изнасиловал меня. Он угрожал разорить мою семью и погубить отца. И все-таки я не уступала, но он был сильнее. Поэтому отец изгнал меня, и я покинула Египет.

– Но разве твоя семья не знала, что это – не твоя вина?

– Все равно они считали, что это моя вина. В Египте честь семьи – превыше всего. Женщине лучше умереть, чем покрыть позором себя и семью. Они отобрали у меня сына и объявили, что я мертва для них. Я не вернусь туда.

– Но, может быть, они раскаиваются в том, как поступили с тобой? Может быть, теперь они хотят, чтобы ты вернулась? Разузнай хотя бы! Нельзя прожить всю жизнь, ненавидя свою семью.

Джесмайн смотрела, как отъезжают военные машины с арестованными. В одной из них Конноры… Как просияло его лицо, когда он узнал, что она будет работать при Тревертонском фонде… А момент, когда он хотел обнять ее за плечи… кажется, действительно хотел.

– А ты скучаешь по своим родным, Джес? – спросила Рашель.

Она посмотрела на подругу неуверенно.

– Я скучаю по сыну. И по сестре, мы были очень близки в детстве.

Джесмайн включила мотор, вывела свою машину на дорогу и присоединилась к потоку машин, покидавших запретную зону.

– Как насчет ленча в Лас-Вегасе? – спросила она Рашель.

– Отлично! – улыбаясь, ответила та. – И ты мне все расскажешь про эти лагеря беженцев, где собираешься работать.

Джесмайн вела по шоссе свой «тэндберберд» [7] и думала, что если даже она никогда больше не встретит Коннора, они будут работать для общей благородной цели, в одной организации, и он теперь знает, что она – его соратница. От переполнявшего ее счастья ей хотелось забраться на гору, черневшую вдалеке, и прокричать всему миру о своей радости. Вместо этого она сжала руль… и вдруг поняла, что хочет написать Камилии.