– Я впервые в Египте, – продолжал болтать Эдвард, прислушиваясь к звукам, напоминающим взрывы. – Я хочу проехать с Элис по Нилу в Нижний Египет, где столько знаменитых памятников. Думаю, она еще не была там.

Водитель не ответил – он прислушивался к отдаленным взрывам. Через минуту они почувствовали запах дыма.

– Что такое? – Эдвард выглянул в окно машины. Появилось множество людей с палками.

– Аллах! – воскликнул водитель, увидев гневные лица и сжатые кулаки, и свернул в боковую улицу так резко, что Эдвард стукнулся головой о стекло. Доехав до конца улицы, он увидели пламя, вырывающееся из окон дома, муравьиную суету людей – и ни одной пожарной машины. Эдвард высунулся из окна и увидел на земле оторванный от стены горящего дома щит с надписью – «Смит и сыновья. Английские галантерейщики. Компания основана в 1917 году».

Водитель завернул машину в аллею, но в конце ее снова вспыхнуло пламя, осветившее мрачные лица юношей в галабеях, бросающих горящие тряпки в окна дома богатого английского меховщика.

– Да, – прошептал Эдвард, – такого я не думал увидеть…

Когда такси, обогнув горящее здание, скрылось за углом, главарь толпы, подняв кулак, прокричал: «Смерть неверующим!», и сотни людей начали скандировать его призыв.

В передних рядах толпы в восторге кричал и сжимал кулак Абду, крестьянский юноша, семь лет назад покинувший свою деревню. Семь лет он готовился к великой битве за возрождение Египта и чистоты ислама, и теперь душа его ликовала. Он хотел бы только, чтобы его триумф увидела Захра. Он не забыл милую круглоликую девочку и до сих пор любил ее, хотя думал, что она стала женой, а теперь уже, может быть, вдовой шейха Хамида, почтенного лавочника. Наверное, у нее много детей. Он взял ее девственность семь лет назад на берегу канала, и если она вышла замуж, кровь не обрызгала брачные простыни. Но вспоминая жадный взгляд, которым Хамид вперялся в молоденькую Захру, и цену, которую он заплатил за невесту, Абду был уверен, что лавочник не огласит своего позора и применит старинный трюк – укол булавкой в большой палец, перед тем как обмотать его носовым платком для «проверки девственности».

За время, которое Абду провел в Каире – «матери городов», – охваченный неистовым религиозным чувством «Мусульманского братства», Захра превратилась в его памяти в смутное видение. В Каир приехал Абду, который в родном селе вместе с другими крестьянами в деревенской мечети послушно внимал усыпительным молитвам старичка имама. В Каире в устах деятелей «Мусульманского братства» те же стихи Корана, Святого Послания к людям, зажигали и вдохновляли сердца. Абду чувствовал, что его душа впитывает, алчет Святое Писание, как голодный алчет хлеба и мяса. Цель теперь была ясна и дорога открыта – мусульманские братья приведут Египет к Богу и Его милосердию.

Главарь, встав на возвышение, начал неистовую речь. Они покажут всему миру, что Египет освободится от ига империалистов. Британцы не хотят уходить добровольно– что ж, их вывезут из Египта в гробах!

Юноши встретили эту речь восторженными кликами: «Ла иллаха илла Алла!»

И Абду кричал, потрясая поднятой палкой: «Нет Бога кроме Бога!» Как могучая волна, толпа хлынула на соседнюю улицу. Абду, с радостно бьющимся сердцем, с сияющими зелеными глазами, был в первом ряду.

Главнокомандующий британской армией в Египте поднял бокал и провозгласил тост:

– Джентльмены, мы пьем за наследника трона!

За банкетными столами во дворце Абдин сидело не менее шестисот человек – офицеры египетской и британской армий, видные иностранцы, крупные чиновники.

Хассан наклонился к Ибрахиму и прошептал:

– Понимаешь, все мы пьем за то, чтобы сохранить при наследнике свое место за королевским карточным столом удачи!

Ибрахим улыбнулся.

В свете ярко горящих канделябров гости накладывали с золотых блюд себе на тарелки спаржу, утку с апельсинами, малиновый щербет, жареное мясо газели, вишни в горящем спирту, запивая все эти деликатесы разнообразными импортными винами и коньяками и чрезмерно сладким и густым кофе по-турецки. Раздавался смех, звучала оживленная беседа, но Ибрахим чувствовал скрытую напряженность шумного собрания – смех иногда звучал фальшиво, голоса – чересчур громко.

Арабы и британцы улыбались друг другу явно натянуто. Всем было известно, что королю Фаруку после Исмаилийской бойни и волнений в городе советовали отложить празднество, но он не пожелал. «Если кто должен тревожиться, так это британцы, – заявил он, – а мне ситуация не внушает никаких опасений».

Король выглядел счастливым, как никогда. Он развелся с королевой Фаридой, которая не могла дать ему наследника, трижды произнеся: «Я даю тебе развод», и тотчас женился на шестнадцатилетней девственнице Нариман. Он осыпал ее экстравагантными подарками – об этом писали в журналах всего света, – на следующий день после свадьбы рубиновое ожерелье, на другой день – швейцарский шоколад и редчайшие орхидеи, на третий – котенок.

Она в благодарность ровнехонько через девять месяцев после свадьбы родила ему сына и наследника. Ни кровавые события, ни слухи о назревающем восстании не помешали отпраздновать его рождение.

Ибрахим сидел за главным столом недалеко от короля, на случай его внезапного недомогания. Король Фарук, лет пятнадцать назад красивый и стройный, сейчас, в январе 1952 года, весил двести пятьдесят фунтов – он съедал тройное количество блюд, запивая десятью стаканами оранжада.

Когда Фарук потребовал еще порцию рыбного блюда, Хассан наклонился к Ибрахиму и с проказливой улыбкой заметил:

– Я все думаю, как Фарук справляется с Нариман в постели? Ведь живот его торчит гораздо сильнее, чем…

– Послушай, – перебил его Ибрахим, – похоже на взрывы.

Хассан оглядел зал, где шестьсот человек наслаждались восточным изобилием. Сквозь высокие окна, полузавешанные парчовыми занавесами, свет зимнего вечера проникал в зал с мраморными колоннами, стенами, обтянутыми бархатом, на которых сияли яркими красками картины в золотых рамах.

– Может быть, это фейерверки в честь наследника? – предположил Хассан и, поглядев на Ибрахима с сомнением, спросил: – Не думаешь же ты, что это реакция каирцев на эту мерзость в Исмаилии?