Так вот. На протяжении последнего столетия ОСНОВНЫМ УЧЕБНИКОМ РУССКОЙ ИСТОРИИ В РОССИИ ЯВЛЯЕТСЯ «ИСТОРИЯ ГОРОДА ГЛУПОВА». Любые другие учебники только накладываются на эту изначально заданную картинку.

Впрочем, только ли учебником?

Позволю себе небольшое отступление. Вульгарная интерпретация одного известного положения квантовой механики гласит: наблюдатель влияет на наблюдаемый объект одним фактом наблюдения. Вопрос: имеет ли место нечто подобное в делах общественных?

А пуркуа бы не па? Вот цыганка заглядывает в колясочку к младенцу, — а мама грудями бросается и закрывает ребёночка. Чтобы не сглазили. Потому что, хучь и суеверие… а всё-таки лучше не надо. «Дурной глаз». «Не надо смотреть».

А вот есть русский народ. Живёт себе, что-то делает. И вот в нём (или вне его — сейчас это неважно) появляются некие наблюдатели. Которые его наблюдают, скажем так, дурным глазом. Смотрят, смотрят, вглядываются. И людям от этого становится плохо. Из рук всё валится. Ноженьки не ходят. Не хочется ничего. Токмо водку втыкать и морды друг другу корявить. «Жить-то незачем».

А если не только наблюденьице включить, но ещё и описаньице… О-о. «Тут такого понаделать можно». «Пальчики оближешь».

Есть, есть такие люди. Сами иногда — «милейшие», «мухи не обидят». А глаз — дурной. В каждом оке — по два змеиных зрачка. Посмотрит на молоко — молоко скиснет. Посмотрит на страну — стране плохеет.

Иногда мне кажется, что Салтыков-Щедрин и ему подобные сглазили Россию. Навели на неё порчу.

В деревне бы — собрались мужички ночью, да пожгли бы избёнку, где такие живут. Потому что — рожь не родится, а это серьёзно.

Но мы — городские, культурные. В сглаз не верим.

А зря.

Константин Крылов. Нет времени. Статьи и рецензии. СПб.: Владимир Даль, 2006.

После Борхеса и Станислава Лема жанр рецензии стал каким-то подозрительным: уж больно заманчивой оказалась идея писать о несуществующих книгах. Во всяком случае, это куда проще, чем писать книги. К тому же это способствует радикальному уравниванию прав существующих и несуществующих текстов — это ли не ликвидация вековой несправедливости и дискриминации несуществующего? То, что мёртвых больше, чем живых, в расчёт не бралось. В результате мертвецы, получившие права голоса, начали голосить вовсю, пользуясь, как медиумами, умами разного рода «постмодернистов». Так что теперь возникла проблема, обратная борхесовско-лемовской: даже держа в руках книгу, нельзя быть уверенным, существует ли она, или это опять конспект несуществующей книги, раздутый до размеров книги реальной. На учёном языке такая фиговина называется «симулякром»; производство симулякров называется, в свою очередь, «постиндустриальной экономикой»; развитые страны производят симулякры тоннами и километрами (или терабайтами) и имеют с того охренненый ВВП. А те, кто делает реальные вещи и пишет настоящие книги, сидят в рубище на свалке истории и плакают горько, глядючи, как, треща и надуваясь, над ними проносится торжествующий, сияющий анилином латекс очередного запузыренного в небеса

В этом плане наш сборник относительно безобиден: по крайней мере, все книги, люди, вещи и явления, в нём упомянутые, существуют на самом деле.

«Если кратенько пройтись по содержаньицу». Это смесь — такая типа satura [259] — не очень длинных текстов в стилистике «итоженья». В основном рецензии на разные книги, свежие и не очень, известных и не слишком. В качестве рецензий они посредственны: содержание книг излагается через пень-колоду (иногда и вовсе не излагается), этические и эстетические оценки выставлены «так се», всё неряшливо, очень много сносок. Короче говоря, то, что предлагается нам под видом рецензий — это собственные, как раньше выражались, «авторские размышлизмы». Автор отрывается на текстах и от текстов, — и считает, что это кому-то интересно. Ну-ну, посмотрим ещё, как там ещё сборничек разойдётся.

Что именно попало в поле зрения нашего сочинителя? Несколько модных книжек. Несколько менее модных. Малоизвестный трактат по социологии, написанный в позапрошлом веке. Один современный научный сборник. Одно из самых пропагандистски пользуемых произведений Салтыкова-Щедрина. Нет рецензии на Библию — она бы тут смотрелась уместно, но автора, кажется, удержали остатки хорошего вкуса… Несколько «просто рецензий», тех самых, которые из разряда «читать — не читать». Несколько «художественных исследований» (начиная от рассмотрения песни «День Победы» с точки зрения «кто говорит» и кончая разбором текстов Высоцкого с точки зрения «кому выгодно»). Три некролога и один текст, который сочинитель очень хотел бы сделать некрологом, но увы, герой его жив и помирать не собирается. Рецензии тоже, как правило, отдают некрологом… Одна из рецензий — та самая, которую вы сейчас читаете, — на самого себя, то есть на сам этот сборник. [260]

«Теперь по стилю». В целом всё выдержано в трёх аккордах песни нелюбимого автором Высоцкого «Я не люблю». Как выясняется, автор не любит Дерриду, Пелевина, контркультуру, уже помянутого Высоцкого, Ельцина Бориса Николаевича, капитализм, блядей, Окуджаву, немцев, братьев Стругацких, а также и кой-какую русскую классику. Набор банальный, разве что Щедрин и ещё почему-то Пушкин непонятно как туда попали. Впрочем, Щедрин, по мнению автора, русофоб, а Пушкин излишне постмодернистичен (читай — некчемушен). Спорно, но в пределах. Если вы разделяете подобные взгляды, читать будет интересно, если нет — забавно.

Вот, собственно, и всё, если говорить о «строго рецензионной части». Предыдущие три абзаца, должным образом отрерайченные и приправленные парой цитат, вполне сгодятся для того, чтобы тиснуть их в какой-нибудь книжный обзор в не слишком требовательном издании.

Теперь — что тут интересно мне как рецензенту (учитывая всё вышесказанное)? Пожалуй, вот что: позиция, с которой автор (ну, я как автор) смотрит на подвернувшиеся ему под клавишу тексты и явления. Читательская позиция, если вы ещё помните такое выражение.