— Ну?

— Что?

— Может, ты спросишь наконец, кто я такая?

— Зачем же спрашивать. Ты — Лукреция, я помню.

— Да. Но посмотри вокруг.

Нико посмотрел и ничего особенного не увидел.

— Тебе ничего не кажется странным? — спросила она.

— Вроде нет.

— Занавеси?

— Висят, — сказал Нико, подливая себе вина.

— Ты знаешь, сколько они стоят?

— Нет.

— Пять тысяч.

— Ага, — сказал Нико, пригубив вино.

— Что — ага?

— Ничего. Ну, занавеси, ну стоят пять тысяч.

— И это тебе не кажется странным?

— На это, Лукреция, я скажу тебе две вещи, — предупредил Нико. — В школе драконоборцев…

— Да вот этот один подсвечник стоит столько, что средний горожанин может на такие деньги полгода прожить. А паркет? А вон картины висят? А мрамор? А весь особняк?

— В школе драконоборцев…

— Нет, я вижу, я тебе совсем не интересна.

Нико поставил кубок на стол, подошел к сидящей в кресле Лукреции вплотную, наклонился, и поцеловал ее в губы. Она ответила на поцелуй. Он было распрямился, но она его остановила.

— Нет уж, — сказала она. — Еще.

Он поцеловал ее еще. И еще. И пришлось поцеловать еще. Это стало его раздражать, потому что он уж собрался было поделиться с ней про школу и уход змейкой, а уж потом целоваться.

— У меня очень богатые родители, — сказала Лукреция через несколько минут, видимо, решив, что нужно сделать перерыв.

Нико сел в кресло, залпом допил остаток вина в кружке и налил еще. Отломив кусок того, что было похоже на глендис, он запихал его себе в рот, почавкал, пожевал, и запил вином.

— Мой отец меня ненавидит, — сказала Лукреция. — За то, что у него такая вот дочь. Хромая. Мать меня тоже ненавидит. Вот они и купили мне этот особняк. Они не хотят со мной иметь никакого дела. У меня был муж, но как-то утром он ушел, и больше не вернулся, просто пропал. Скорее всего, уехал куда-то в другое место. Ничего из драгоценностей не взял. Меня нельзя любить. И я стала жестокая и мстительная. И непримиримая. И я ненавижу людей. Но если кто-то захочет сделать так, чтобы мне было хорошо, я сумею его отблагодарить, и даже, наверное, буду меньше ненавидеть остальных. Но наверняка никто не захочет, потому что все особи подонки и эгоисты, думают только о себе, всегда только о себе. Обо мне никто не думает. Никогда. Иногда, когда я появляюсь, они начинают обо мне думать. Думают, как бы меня поскорее сплавить куда-нибудь.

Нико выпил еще, после чего сознание провалилось в какую-то вязкую алкогольную дыру. Очнулся он через несколько часов и понял, что лежит голый рядом с Лукрецией, в кровати, в спальне.

— Проснулся наконец? — спросила голая Лукреция. — С добрым утром.

Нико скосил глаза на окно. Действительно, на улице было светло.

— Ты очень хороший любовник, — сказала Лукреция. — Но ты меня не любишь. Впрочем, ничего странного в этом нет. Меня никто не любит. Я привыкла, ты не волнуйся. Единственное, что я вызываю в особях, это чувство вины. А они не любят это чувство испытывать. Поцелуй меня.

Нико поцеловал ее в щеку.

— Нет, не так.

Нико перекатился на нее и поцеловал в губы.

— Да, так лучше. Вчера ты был как ненормальный, напился и два часа мне плел про какую-то свою школу драконоборцев, про тайные войны какие-то, и все остальное в таком духе. Сообщил, что вы пришли сюда завоевывать Вантит. И что ты позавчера убил дракона.

— Не я один, — скромно сказал Нико. — Мне мой друг помогал.

— Все только о себе, — сказала Лукреция. — В крайнем случае о друге. Никогда обо мне. Все как обычно.

— А ты не приготовишь ли нам завтрак? — спросил Нико.

— Вот, пожалуйста. Теперь я еще и завтрак должна готовить. А для меня кто когда-нибудь что-нибудь сделает? Все всегда делаю сама, и для всех, и все этим пользуются.

Но она все же ушла — вниз, держась за перила и хромая. Нико поднялся, поискал одежду, не нашел, и завернулся в простыню. Пригладив рукой волосы, он спустился по той же лестнице в столовую, сел в кресло, и стал ждать.

Лукреция появилась через четверть часа с подносом, на котором дымились омлеты и горячий напиток, по вкусу напоминающий журбу. На Лукреции был халат из зеленого шелка и скромное колье, красиво контрастирующее с очень смуглой ее кожей. На правом запястье красовался изящный браслет.

— Тебе нравятся мои руки? — спросила она, грациозно поворачивая кисть руки.

— Очень нравятся, — сказал он, чтобы сделать ей приятное. Руки как руки, подумал он. Не лучше и не хуже других.

— Слуги все поразъехались, — сказала Лукреция. — Они все меня ненавидели, и их пришлось отпустить. Повар тоже уехал. Теперь я готовлю еду сама, хоть и редко. Я много не ем.

Нико попробовал омлет и нашел его очень вкусным. Попробовал напиток, и тоже нашел вкусным. Лукреция прекрасно готовила.