Почти месяц ушел на путешествие к Северному Морю. Пересекая славские земли по диагонали, Зигвард много повидал и основательно померз. В последний день пути началась вдруг неожиданно оттепель, и дороги стали непроездными и непролазными. Во второй половине дня Зигвард увидел наконец море, а к закату, проскакав несколько часов вдоль прибоя и разозлившись из-за холода и безлюдья, обнаружил военный лагерь.

Палатки стояли как попало, стреноженные кони выглядели сердито, вояки жгли костры. Вид путешественника не произвел на них никакого впечатления.

— Вечер добрый, — обратился Зигвард к первому попавшемуся воину. — Где ваш конунг? Мне нужно с ним поговорить.

Воин равнодушно пожал плечами. Зигвард ждал. Воин, увидев, что Зигвард не уходит, еще раз пожал плечами.

— Видишь вон ту палатку? — сказал он, с отвращением помешивая палкой в походном котелке. — Вон там. Где лошадь срет. Вот там он, наверное, и есть, ежели до сих пор не утопился. Иди, скажи ему, что надоело нам тут торчать. Холод совершенно собачий. Артанцы не дураки, чтоб сюда соваться в такое время. А мы дураки, ну вот и сунулись. Викам еще ничего, вики народ привычный, а я коренной слав, мне в это время положено на печи лежать, пряники жевать, над женой издеваться.

Зигвард направил коня к палатке. Двое высоких и статных ухаря у входа посмотрели на него мрачно.

— Убивать конунга пришел? — спросил один из них. — Дело хорошее.

Второй ухарь засмеялся. — Да, — сказал, — мрачные у вас, виков, шутки. Как раз по погоде.

— Ты его палкой по башке, палкой, — сказал первый ухарь.

Второй ухарь зашелся хохотом, схватясь за живот.

— Заткнитесь вы там! — донесся голос из палатки.

— Вот, проявляет признаки жизни, — сказал ухарь-вик. — Стало быть, предыдущая попытка была неудачной.

Второй ухарь сел на песок и стал от смеха икать.

— Эрик, перестань, — сказал он, икая. — Не могу больше. — Он вытер слезы. — Коня не стреноживай, дай мне повод, — сказал он Зигварду. — И иди себе. — Он прыснул. — Палку могу одолжить, — и снова затрясся.

В палатке пахло потом. Конунг поднял глаза на Зигварда и прищурился.

— Ого, — сказал он. — Лицо знакомое. — Он вскочил на ноги. — Зигвард!

— Здравствуй, Кшиштоф, — сказал Зигвард.

— Неужели это ты! Пойдем отсюда, пойдем на воздух.

На воздухе маленький Кшиштоф радостно обнял долговязого Зигварда.

— Как ты сюда попал? Сколько ж лет мы не виделись? Птица и камень! Пойдем, поищем Ингу, у нее наверняка осталось вино, мы его подогреем и выпьем.

Старая Инга, служанка Кшиштофа, которую Зигвард помнил с университетских лет, не обрадовалась гостю. Кшиштофу она тоже не обрадовалась.

— Все балуетесь, — сказала она. — Всю жизнь балуетесь. То ученьем, то войной. Сидели бы дома.

Вино у нее нашлось.

— Ну, рассказывай. Что нового? — сказал Кшиштоф, тепло глядя на Зигварда и подмигивая, как будто два друга расстались неделю назад. — Как был ты долговязый да белобрысый, такой и есть, совсем не возмужал. Женат ты, али все по бабам бегаешь? Как дядя?

— Дядя умер пять лет назад, — сказал Зигвард. — Несчастный случай.

— Да ты что! Жаль. Каком мужик был душевный! Бывало, неделями всю нашу ватагу буйную кормил-поил. Мир его праху. Ну а…

— Кшиштоф, мне нужно тебе кое-что рассказать. Здесь кто-нибудь понимает по-ниверийскии?

— Они и по-славски с трудом понимают, твари тупорылые, — весело сказал Кшиштоф. — Такие все подобрались, редкостные дубы. Так что, если чего секретное, то не бойся, рассказывай смело.

Зигвард глотнул горячего вина. Стало теплее.

— Ты хорошо помнишь моего дядю? — спросил он.

— Еще бы.

— А его дом в Кронине?

— Хороший был дом. Добротный. Небось Зодчий Гор строил. Нет? Ну ладно. Рассказывай.

— Дом был большой, а слуг не было. Раз в месяц какие-то старухи производили генеральную уборку.

— Помню.

— Дядя приезжал поздно вечером, и из дома до самого отъезда не выходил. Жил неделю, а потом на два-три месяца пропадал.

— Да. Но ключи оставлял тебе, с пониманием.

— Такая скрытность тебе ни о чем не говорит?

Кшиштоф подумал.

— Вроде понятно, — сказал он. — Многие знатные занимаются торговлей, такое нынче время. Естественно, скрывают происхождение. Иначе нельзя.

— Мой дядя торговлей не занимался, смею тебя уверить, разве что на самом высоком уровне.

— Чем же он занимался?

— Курированием.

Кшиштоф подозрительно посмотрел на Зигварда. Помолчали.

— Ты хочешь сказать, — предположил Кшиштоф, — что… нет, не понимаю.

— Мой дядя был Великий Князь Жигмонд, повелитель Ниверии.