– Как?

– Сомнения. Ты заслужила отдых. Но тебе следует подумать – не оскорбляет ли твой отдых меня и мою жену.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Рикса, дрожа.

– У меня есть сведения, что отдыхать ты собираешься не одна.

– Какая наглость!

– Ты вынудила меня на эту наглость.

– Такое сказать – матери!

– Да, некрасиво. Неэтично. Согласен. Но, увы, король обязан знать, что происходит в его доме, и, увы, я знаю. Открываются по ночам ставни, скидываются вниз веревочные лестницы.

Рикса побледнела.

– И оказывается, – продолжал Казимир, – что не один я состою в связи с врагами семьи.

– Как ты смеешь!

– Не изображай негодование, мать. Ты перепугалась, не так ли. Ты посчитала, что Неустрашимые проникли к нам в тыл через мою постель. А на самом деле вовсе не мою постель они избрали для проникновения.

– Нет! Ты ничего не знаешь!

– Я знаю столько, сколько мне нужно знать, мать. Неустрашимые знают меня – прошлого, мальчишку, уехавшего в Париж для принятия пострига. И думают, что в случае моего восхождения на престол Полонией будешь править ты, от моего имени. Посему управлять следует тобой, а не мной. Моя жена не принадлежит больше к Неустрашимым. Об этом им тоже известно. И поэтому она, жена моя, находится в опасности. А мною, как я погляжу, продолжают помыкать. Но я теперь другой, и я сумею защитить и свою жену, и себя.

– Что ты болтаешь! – возмущенно и испуганно сказала Рикса. – Защитить! Нужно иметь связи…

– У меня есть связи, мать. И я умею принимать решения. Если хочешь, можешь ехать и отдыхать, но поедешь ты одна.

– Это не твое дело!

– Теперь уже мое. Увы.

Рикса поднялась на ноги.

– Пройдет время, сын мой, и все уляжется, и ты вспомнишь об этом разговоре. Я тебе больше не нужна – да будет так.

– Ты мне нужна.

– Прощай.

Она вышла – дрожа от волнения, страха, негодования. Поспешно пройдя по коридору, она свернула, еще раз свернула, преодолела семь ступеней, ступила в следующий коридор. Уезжать немедленно! Что-то задумала Мария, на что-то подбила Казимира, они все знают! Повозка, пара добрых лошадей – на юг! Немедленно на юг! Куда угодно – в Рим, в Константинополь! Нам обоим грозит опасность!

Он ничего не знает, не понимает, он наивен. Им управляют.

Бьярке – не служит более Неустрашимым, Бьярке служит только любви! Только! Я хорошо знаю Бьярке, я видела его мучения, когда он нарушал слово, данное Рагнару, Бьярке – единственный, храбрый, преданный! Любящий, ласковый Бьярке! Скорее, скорее – уже стемнело, и это хорошо. Нас никто не увидит, о нашем побеге узнают только утром.

Два стенных факела горели у входа в покои. Рикса чуть не столкнулась с бледным, сурового, отрешенного вида молодым человеком – кажется, его зовут Лех. Он низко ей поклонился и пошел прочь – чуть не побежал. Она распахнула дверь.

Бьярке лежал на полу возле ложа, голый до пояса, в крови, а из груди у него торчало копье. Рикса подбежала, упала на колени возле него, боясь дотронуться, схватилась за голову. Глаза Бьярке, широко открытые, стеклянные, смотрели в потолок. Он показался ей меньше ростом.

Раздались шаги. Это невозможно – это верх цинизма. Убийца пришел посмотреть, как над его жертвой склонилась любящая женщина. Не может быть! Нет!

Казимир остановился на пороге.

– Ты хотела, чтобы я стал королем, мать, – сказал он. – Я им стал.

За год до описываемых событий неожиданно погиб Мстислав, повелитель Левобережной Руси. Левобережье, граничащее со степью, и само по себе по большей части степь, отличалось от Правобережья разительно, и если у астеров и ковшей взаимная неприязнь часто походила на семейную ссору – северяне и южане прекрасно друг друга понимали, когда это было им нужно – с Левобережьем у цивилизованных земель отношения сложились сдержанные, суровые. И только самый север Левобережья, с определенным Мстиславом в столицу городом Чернигов, схож был с Новгородом и Киевом – обычаями и надеждами. Мстислав, большую часть жизни правивший в Тмутаракани, ценил цивилизацию. Ему не посчастливилось, как старшему брату его, Ярославу, иметь в окружении столько нужных, даровитых, преданных людей. Не было у него верного адъютанта, такого, как Жискар; не было зодчего Ротко, подспудно привившего киевскому властелину хороший архитектурный вкус; не было лояльного, переносящего обиду легко, с огромным опытом, полководца Ляшко; не было обожаемой жены, сведущей в вопросах церкви; не было надежного гонца, тайного дипломата, и разведывательного отряда в одном лице, по имени Хелье. Мстислав все делал один – и справлялся. И, удивительное дело – был любим народом Левобережья. Один раз пришлось ему драться со старшим братом – и Мстиславу улыбнулась, как всегда, фортуна, и Ярослав отступил, и даже собирался бежать в Новгород, когда ему сообщили, что брат, вместо того, чтобы триумфально входить в Киев, уехал домой вместе с войском. Братья поделили владимировы владения, и прагматик Ярослав, взяв себе западную часть, решил, что созидать – практичнее, чем разрушать. Мстислав по временам завидовал брату и тоже пытался строить и просвещать, и даже, собрав нескольких умников у себя в тереме, создал свой вариант «Русского Судопроизводства», ничуть не менее помпезный и вздорный, чем оригинал. Затем в Чернигове срыли часть холма возле детинца, в образовавшейся плоскости выкопали котлован, вбили сваи, и стали строить «храм невиданный». Успели возвести две стены – просели сваи. Вбили новые – снова возвели стены, начали класть крышу, а она упала. Возможно дело было в том, что храм задумывался очень большим, поэтому нельзя было просто навалить камней потяжелее, а сверху водрузить купол да крест – нужна была инженерия. Но не было инженеров. Мстислав вспомнил о Свистуне.

На севере Левобережья леса огромные, густые. Люди Свистуна границ не знали – разбойничали на обоих берегах Днепра, но базировались на черниговской стороне, где-то между Днепром и Десной. Несколько раз Мстислав пытался нейтрализовать монополию Свистуна на ночной разбой – не извести его (поскольку на его место встало бы десять других личностей, помельче, и резня бы сделалась невиданная), а наладить с ним хотя бы дипломатические отношения. И наладил. И теперь, послав к нему своих людей, по-дружески попросил его (подразумевалось вознаграждение) пойти в разведку, поскольку сам Свистун инженерии не знал. Двое из приближенных Свистуна смотались в Киев, и еще трое в Новгород, и украли из хранилищ грамоты да письмена – чертежи и расчеты. Также, похищен ими был из Новгорода один из помощников Ротко – он и расшифровал черниговским строителям чертежные тайны. Сделали замеры, вбили новые укрепленные, «распадные» сваи; в известку наколотили куриных яиц. Возвели стены по одному из чертежей – эффектные, фигурные. Повесили крышу, убрали опалубку – центральная часть храма выстояла. Оставалось достроить башни по бокам. К двубашенным строениям Ротко питал слабость – возможно, они ассоциировались у него с городскими воротами в Константинополе. А может и нет.

Также, Мстислав задумал проложить первый в Левобережье цивилизованный хувудваг. Его спрашивали – зачем. Он отвечал уклончиво, «Нужно». В год, когда не было войны, наметили план и стали откупать у годсейгаре части эйгоров, по которым хувудваг должен был проходить – на север, к Ладоге (Мстислав тайно мечтал о связи с Балтикой). Под Муромом скупщики наткнулись на препятствие, вернулись в Чернигов, и доложили о препятствии князю.

– А ну, еще раз объясните, – сказал князь. – Кому земля принадлежит?