– Я с Ярославом говорил множество раз на эти темы, мол, пусть Консталь нам назначит митрополита из своих, но киевских, которые с городом и людьми знакомы. И Ярослав был, вроде бы, согласен. Наши тутошние греки извелись все – каждый думал, что назначат его, и тогда он нам всем покажет, уж отведет душеньку за прежние обиды. Но в последний момент Ярослав передумал и не стал настаивать, и прибыл этот … да … – Иллариона презрительно хмыкнул. – По-славянски ни слова, руками пассы делает, как ворожиха, и пытается всем кланяться якобы по-киевски. Шапку снимет, присядет-привстанет, ноги раскорячит, и головой вперед, будто бодаться собрался. Вышел, стало быть, после разговора с князем … – Илларион глазами указал на Горку. – К народу. Толмача с собою рядом поставил. Народ любопытный собрался. А он им всем сходу отмочил про то, какие они в грехе погрязшие. И толмач радостно перевел. Оно, может, так и есть, но одно дело, когда кто-то из наших это говорит, а другое, когда приезжает такое вот чудо заморское, пальцем тычет, а голос-то писклявый. Стали смеяться, а он рассвирепел. Я был рядом, пытался его вразумить – а он слышать ничего не хочет. Потом обозвал всех грязными скотами и ослушниками, и велит толмачу переводить. Оно в Констале-то «грязные скоты» – выражение ходовое, примелькавшееся, никто всерьез не воспринимает, мол, здравствуй, грязный скот, а, привет, тыква старая. А у нас его не знают, не привыкли. Толмач мнется, а Хвеопемпт глазами сверкает, орет, настаивает. Толмач перевел. Народу много не нужно, обидчив народ. Стали расходиться, а он за всеми бегает, увещевает.

Дальше все пошло, как водится, по возрастающей. Низшие сословия – те же дети. Проверяют, сколько им позволено, обычным методом – наглеют все больше, пока их не осадят. А их никто и не думал осаживать. В детинце хвестуют, а Ирина горожанами уважаема только когда Ярослав рядом. Население города начало вдруг расти за счет приезжих. И почти все приезжие почему-то были личности темные. Начался по ночам разбойничий разгул. Детинец не отреагировал. Ограбили нескольких уважаемых купцов, одного убили, остальные пришли в детинец жаловаться, но их не приняли. И вот как-то под утро загорелась Подольская Церковь, а затем недавно заложенный, но еще не начатый толком, храм у строящихся Золотых Ворот. Пожары никто и не подумал тушить. Но их заметили из детинца – невозможно было не заметить. На следующий день, ближе к полудню, двенадцать ратников спустились к Подолу с приказом Владимира «усмирить, разобраться, и наказать». За ратниками следовал перепуганный бирич с заранее заготовленной речью. На ратников напали со спины, обезоружили, нескольких убили, а бирича заставили, выбив ему зубы и сломав руку, объявить о наступлении на следующий день веселого праздника под названием Хвенный Щорог.

– Я и не слышал о таком до того, – признался Илларион. – А ведь вроде изучал все языческие праздники.

– Я слышал, но не видел, – сказал Гостемил. – Интересный, вообще-то, праздник. Я бы посмотрел, что дальше будет, но тут бездельник за тебя взялся, а мне нужно с тобою поговорить было.

– Да, – сказал Илларион.

По объявлении праздника началось невообразимое – по улицам ходили пьяные толпы ростовчан, печенегов, и каких-то, даже, кажется, представителей Халифата, коим их вероисповедание пить не позволяет – а вот багдадского или каирского, уточнять никто не решался. Людей, идущих на вечернюю службу в церквях, избивали и грабили. Одного священника, презревшего страх и полезшего самолично на колокольню звонить, сняли с колокольни стрелой. А Владимир с матерью и новоиспеченным митрополитом уехал вдруг на охоту, а после охоты остановился почему-то в Вышгороде. Узнав об этом, киевские низы распустились окончательно.

– Да, – сказал Гостемил, – это, пожалуй, посерьезнее Чернигова будет. Но ведь есть же в этом городе и честные люди.

– Есть, и все они прячутся по домам.

– А что ты делал на торге?

– Дьякон прибежал, сказал, что идола поставили. Я пошел посмотреть, что за идол. Посмотрел. Вернулся домой, взял веревки. Долго упрашивал дьякона идти со мной. Потом соседского дьякона упрашивал.

– И в конце концов пошел один, – заметил Гостемил.

– А что мне было делать?

Действительно, подумал Гостемил, что ему было делать? Простой христианин пожмет плечами. Но у священника есть административный долг.

– А они там начали пороть … обрадовались … Я как стал веревку закидывать на идола, так промахнулся. А потом подошел этот…

– Да, я видел, – сказал Гостемил.

– Теперь же уповать надо на возвращение войска.

– Нет.

– Как – нет?

Гостемил подумал немного.

– Если войско вернется, а Ярослава в городе нет, вояки не устоят перед соблазном последовать примеру ростовчан и печенегов.

– Ты думаешь?

– Я хорошо знаю людей, Илларион.

– Что же делать? Нужно предупредить Ярослава, чтобы поспешил. Нужно кого-нибудь к нему послать.

– Это я уже сделал.

– Правда?

– Да, не беспокойся. А в остальном…

– Да?

– Уповать на милость Создателя.

– А может…

– Что?

– Пригласить соседей с дружинами?

– Это долго, да и неизвестно еще, как у соседей дела. И боюсь, что так же, как здесь. Что-то затевается, Илларион, и я не знаю, что именно. Приедет Хелье – может и расскажет, он человек осведомленный. Ну, что ж, отдохнул ты, пойдем дальше. … Подожди-ка.

Оглянувшись, Гостемил увидел, что давешние знакомые, Порука и Астрар, следуют за ними на расстоянии пятидесяти шагов. Сперва ему пришла в голову мысль, что Астрар хочет отдать ему сленгкаппу, поскольку у Поруки имеется своя. Но вздорность этой мысли сразу стала ему очевидна. Когда ж это представители астрарого сословия расставались с даром перепавшей грункой просто так, за здорово живешь. Нет, здесь что-то другое.

Пара подошла, стесняясь и опустив глаза долу, и остановилась на расстоянии семи шагов. Порука держал в руках гусли. Именно гусли и заинтересовали давеча Гостемила.

– Ближе, – велел Гостемил.

Они подошли ближе с опаской, не глядя в глаза.

– Ну, чего вам, говорите.

– А вишь ты, добрый человек…

– Болярин.

– А?

– К болярам следует обращаться – болярин, – объяснил Гостемил.

– А, так ты болярин? – почему-то обрадовался Порука, и Астрар тоже выказала радость, стрельнув глазами.

– Да.

– Тогда совсем другое дело! – продолжал радоваться Порука, и чуть не выронил гусли. – Тогда и размышливаний нет! Вот, бери ее!

Держа одной рукой гусли, другой он подтолкнул Астрар к Гостемилу, и она, стесняясь и ступая чуть боком, глаза долу, подошла и встала справа.

Илларион засмеялся было, но охнул от боли и замолчал.

– Что значит – бери? – удивился Гостемил.

– Она хочет быть твоей холопкой.

– Мне не нужна холопка.

– Не бывает так, чтоб не нужна была. Да ты не бойся, болярин, у нее весь род холопский.