Чем дальше, тем сильнее деформировался дорожный асфальт, нередко проваливаясь до земли. Окраинные дома и прежде не блистали, а сейчас пришли в полное запустение, лишившись хозяев. Как обычно на юге, многие кварталы тут смахивали на село. И вдоль шоссе тянулись глиняные заборчики вперемежку с белёными стенами одноэтажек, поблескивающих мутными окнами. Зелени хватало по обе стороны заборов – в этих широтах любят тень.

Сбавив скорость, я вырулил на крайнюю полосу и приоткрыл правое оконце, впуская здешние ароматы. А вместе с ними в кабину проник наружный воздух, окатив меня сухим жаром. Зато опасности не ощущалось. Где-то за дворами самозабвенно тявкала шавка, будто заведенная. Под одним из заборов я приметил кошку, облезлую и бесхвостую, крадущуюся по своим делам. В куче старого мусора копался угрюмый боров, брезгливо расшвыривая куски. Чуть погодя увидел и людей. На скамеечке, рядом с калиткой, расположилась аккуратная старушка и приветливо щебетала сама с собой, время от времени заливаясь счастливым смехом. Потом на дорогу выбежал замызганный оборванец и злобно погрозил кулаком вслед моей машине. Развелось, понимаешь, психов!..

Но вообще здесь было пусто. Многие растерялись, нежданно очутившись в Приграничье, и постарались убраться поглубже в страну. Раньше-то из-за каждого забора брехала собака, а вдоль дороги кормилась живность, от коз до гусей, – но теперь одичавшие слобожане слопали всех, кого сумели изловить. Даже голубей, похоже, приговорили, и только неудобоваримые вороны нахально каркали из тенистых крон. По-моему, их стало тут еще больше, словно бы и в этой экологической нише произошла смена состава. Выживает сильнейший, да? Всё, как у нас.

Затем пошли обжитые кварталы, хотя унылые и тусклые, где обитал «народ», подчиненный Двору. По улицам тут слонялись немногие – самый разгар рабочего дня, да и жарко, – однако в тенистых площадях-парках слонялись или дремали, точно в тихих заводях, «лишние люди», выброшенные на обочину жизни. Пока их скапливалось не много, но в прошлом году было куда меньше. А что станет в следующем?

Потом, ближе к центру, стали возникать нарядные строения, иногда целыми гроздями, – словно бы здешние дома, как и люди, все сильней разнились благополучием. В этих местах асфальт сиял свежестью, а народу крутилось больше. И тут еще не главные стремнины, просто пересеклись несколько губернских потоков, от поднимающихся торговых империй до обустраивающихся губернских структур. И городские власти, во главе со старым и искушенным в аппаратных сражениях мэром, еще удерживали оборону, несмотря на засилье Двора. Почему-то Алмазин не спешил их задавить – может, не хотел на свою голову лишних забот. У муниципалов даже своя полиция оставалась, хотя губернские копы явно преобладали.

Миновав суетливый центр, насыщенный учреждениями, торгпредствами, даже немногими пока посольствами, я въехал в район, населенный совсем иной публикой, вполне приноровившейся к новым условиям. В этих кварталах обычно тихо. Тут не осталось брехливых шавок, самозабвенно тявкающих у подъездов, и трескучих мопедов, на которых дурковатые подростки оглашали спящие улицы, и мощных динамиков, гремящих с подоконников, – их попросту расстреляли вооруженные ревнители безмолвия, иногда прямо из квартир. Но могли пальнуть и в окно за слишком позднюю или шумную гулянку. А зычные дворники, с раннего утра перекликавшиеся через улицы, сгинули как класс либо затаились. Тут не любили старых авто, взревывающих, дребезжащих, воняющих. И даже дети опасались слишком горланить перед домами. Мало ли у кого могут сдать нервы – а ну как швырнет гранату? Вольница!

Тут жили сытно, но опасно – за всё своя плата. На здешних стремнинах легко дышится, однако любой промах чреват гибелью. И рассчитывать приходится больше на себя, в особенности мне, одиночке без-Семейному. И потому еще на подходе к Вольным Кварталам я стал настраивать себя на круговую оборону, рассеивая внимание во все стороны. Я от рождения неплохо «вижу поле», однако специально раскопал в Океане способ довести это свое дарование до почти мистической чуткости. Чем не раз удивлял ухарей, пытавшихся застать меня врасплох.

Городская база Аскольдовой Семьи помещалась в домине, высившемся недалеко от гавани, так что с верхних этажей можно было приглядывать за портом. По местным меркам здание могло сойти за небоскреб: двадцать два этажа как-никак. Это не считая пентхауса на крыше, где располагался офис главаря. Громадой этой Аскольд обзавелся по случаю, и поначалу большинство помещений пустовало. Но мало-помалу комнаты оживали, заполняясь мебелью, оборудованием, служащими. А на нескольких этажах даже устроили гостиницу для федеральных и зарубежных партнеров, все чаще наведывавшихся сюда. Дом стал верхушкой айсберга, которую Аскольд намеревался предъявить властям, чтобы сойти за респектабельного. Хотя и тут, насколько я знал, многие дела не афишировались.

На въезде в подземный гараж я, опустив стекло, приставил ладонь к контрольному сканеру, выставленному вблизи дорожки. А из постовой будки меня прощупали взглядами двое сторожевиков, прежде чем пропустить. Гараж был просторный, на весь подвал, однако машины стояли густо, причем в большинстве броневые, раскрашенные в цвета Семьи, – значит, и братков наехало немало. То ли подвалила срочная работенка, то ли Аскольд решил подстраховаться. Уж не вызревает ли в городе новый передел? Похоже, главарь не все говорит мне… что, в общем, неудивительно.

Отсюда, из гаража, лифт не ходил. Чтобы попасть наверх, следовало сперва прогуляться пешком по двум нижним этажам, залитым уютным светом. В оборудованных закутках поджидали посетителей приветливые милашки, готовые направить по нужному адресу, а вокруг слонялись вооруженные братки – это не считая обычной охраны. Через такой заслон чужаку пробраться сложно. Но меня тут знали многие, некоторые даже приветствовали, молча вскидывая руку. Особый шик заключался в синхронности движений – это как бы подтверждало равенство.