Алик вопил в сторону двери, словно знал, что я здесь и рядом.

Но я сдержал себя… Возможно, его солнечные зайчики. Не дающие покоя его глазам… Больной пацан.

Олег успокаивал, такой рассудительный:

– Как только Хворостинин поведет колонну, сразу и мы… Майор нас отправит. Майор Жилин правильный мужик.

– Крутит он… Сколько раз он нас надувал. Завтра, завтра! день-два!.. И опять завтра!

Олежка повторил:

– Он правильный мужик. И он твои деньги взял.

– И что?

– У него семья. Значит, деньги для него важно… Деньги не просто так.

Алик фыркнул:

– Деньги?.. Для него сотня долларов не деньги… Они здесь такими тысячами ворочают! Они думают, солдатня ни хера не понимает, кроме как пожрать… А мы понимаем!.. Мы еще как понимаем! Я даже не знаю, зачем он взял мою зеленую бумажку… Подтереться!

Олежка:

– Я щас дам тебе воды…

– Подтереться ему было нечем!.. Вот и взял!

Даже стоя за дверью, я слышал, как его трясло… Топчан дергался по линолеуму… И характерно, что Алик почти не заикался. Лихорадочная тряска тела поглощала тряску речи. Он, видно, повалился на постель… Его било. Как в ознобе.

Олежка дал ему воды. Но тот только колотил зубами о стакан… Разлил, как я понял, воду на постель.

– Не ругай меня за в-воду. Рука дернулась…

– Не ругаю.

– Я, Олежка, д-думаю… Почему во мне такая слабина? Почему я так нелепо болен?.. Какой я солдат!.. Почему я стал никаким пацаном и всякое г-говно надо мной смеется?

Олег, вероятно, вспомнил, как он сам совсем недавно вытягивался и отдавал честь при мысли о приближающемся офицере.

– А я?.. Я такой же.

– Когда просыпаюсь, слышу допрашивающие меня голоса. И еще эта желтая гнусь… осколками лезет… в глаза.

– А я?.. Я, чуть что, орал про долг и всякое такое… Но теперь мы в порядке. Мы получше.

– Ты мне не ответил?

– Что я не ответил?

– Про говно. Почему говно надо мной смеется, если я обычный контуженный?

– Потому что они говно, Алик.

– Да?.. Правда?

Алик засмеялся. Нервный, но слегка успокаивающий себя самого смех… Дрожь, похоже, его уже не била.

Они помолчали.

Олег сказал:

– Давай я чай сварганю.

– Давай… И давай о ребятах. О наших.

Я знал, у них завелась такая игра. Такая развлекуха в конце дня, расслабляюшая нервишки в скуке пакгауза.

– … И как пацаны нас ждут и как нам обрадуются. Они же считают нас погибшими… Олежка! У тебя же такая память… Давай… У тебя память! Начинай.

Олежка, задумавшись, почесал переносицу. (Я так и видел этот узнаваемый солдатский жест.)

– С кого?

– С кого хочешь?.. Наших храпунов кто в казарме лечил?

– Петраков… Подкрадывался к храпящему, но всегда, шутничок, не со своей, а с чьей-то подушкой. Затыкал лицо… и смывался.

– Не. Не… Петраков не прикольный… А вот Генка!.. Он бил в ладоши, как из пушки. А сержант Сучок?.. Его приколы не забыл?.. Засранцы, смир-рна!.. Кто спал плохо ночью?.. Повторяю: КТО… ПЛОХО… СПАЛ НОЧЬЮ?.. Ты и ты?.. Значит, ты и ты маловато вчера работали. Значит, сегодня – вперед!

– А Васек, помнишь?.. четырнадцать чихов!

Они в игру играли…

Как раз Васька€, вернувшись в свою часть, они, быть может, не увидят… Как знать! С жуткой раной валялся их Васек… Когда их колонну громили в ущелье чичи. Но, может, прикольный Васек и уцелел, а значит, это их Петраков там лежал… Лежал среди стихающей стрельбы и рот раскрывал… Как рыба.

Пусть играют, подумал я… Васек, может, и правда, остался жив. Жив и ждет их в родной воинской части. И еще как засмеется Васек, их обоих, вернувшихся, увидев… И вдруг подзывает к себе… Машет рукой: сюда, сюда, пацаны! И, лицом посерьезнев, начинает свои знаменитые чихи… РАЗ…

Чихает Васек, а солдатня вокруг слушает, замерев, как одно общее ухо. И с какого-то чиха все вместе в голос подхватывают счет …ВОСЕМЬ… ДЕВЯТЬ… Давай-давай! Васек в упоении. Васек, кажется, идет на побитие рекорда… ДЕСЯТЬ… все солдаты уже орут… уже хором… ОДИННАДЦАТЬ!.. ДВЕНАДЦАТЬ!

Я и не заметил, как озлился. Не на них озлился – на самого себя.

– Крамаренко!

– Я, т-рищ майор.

– Этих двоих отправляем завтра же. С колонной Зимина.

– Но Зимин идет только чуть дальше Сержень-Юрта. Это полпути, т-рищ майор.

– Это две трети пути. А дальше сами… Ножками. Доберутся!.. Определи их в машину, что с соляркой, которую мы сержень-юртовским задолжали… Пусть оба в кабинку к шоферу.

– Так точно.

– Скажешь им утром… Прямо перед посадкой. Разбуди… И еще это… ну, как же! Не забудь!.. Выдай утром этому Евскому и этому Алабину их сраные автоматы.