На столе перед мамой лежала ручка от «Цербера» с привязанным обрывком бечевки. Ее сняли с головы сумасшедшего натурщика. Отмытый от краски Блинков-младший сидел по другую сторону стола, сложив руки, как первоклассник, и вообще стараясь казаться воспитанным.

Ирку Иван Сергеевич увел домой. Можно было не сомневаться, что у них происходит такая же сцена. Только Ирка скорее всего не сидит, а стоит по стойке «смирно».

– Мама, у него же ботинки сорок первого размера, – попытался объяснить Блинков-младший. – И каблуки он стаптывает наружу!

– У тебя тоже ботинки сорок первого размера, и ты тоже стаптываешь наружу каблуки, – устало возразила мама. – Если тебе этого мало, то знай, что Лялькин не курит и остроносых туфель у него не нашли.

– Я его видел десять минут. Как мне было понять, курит он или не курит? – вздохнул Блинков-младший, сам понимая, что это слабенькое оправдание.

– Митек, ты единственный сын контрразведчицы или просто так погулять вышел? Курящего человека видно на раз. Он кашляет с хрипом. Кожа на лице плохая. У тех, кто курит дешевые сигареты, желтые пальцы. Наконец, от курильщиков табаком несет. Ну ладно, это к делу не относится, – перебила саму себя мама. – Главное, вам что было сказано? Не вмешиваться в это дело. А вы?!

– Мы не вмешивались, – буркнул Блинков-младший. – Гуляли себе по парку, и вдруг – бац! – продают «Козу с баяном». Ты что сделала бы на нашем месте?

– Подошла бы и спросила почем.

– Ну вот! И мы подошли и спросили.

– И Слащов вам ответил: триста долларов. Я бы сразу догадалась, что это не настоящий Ремизов, а копия.

– Ты же подполковник, а я только рядовой необученный, – подольстился Блинков-младший. – Я догадался через час, когда уже на крыше загорал.

– Вот и не лез бы куда не просят, – нелогично заключила мама. – Подошел бы к телефону-автомату и звякнул мне.

– А тебя, допустим, нет на месте, и неизвестно, когда ты вернешься, – добавил Блинков-младший.

– Не пойму, единственный сын, ты что же, считаешь свое поведение безупречным? – изумилась мама.

– Обычным, – возразил Блинков-младший.

– А то, что ты опять остался без приличных джинсов и кроссовок, это как прикажешь называть?

Блинков-младший с укоризной посмотрел на маму. Знает же, что джинсы испортил не он, да и ругать за это Ирку нельзя. Здесь форс-мажор, как говорят моряки, когда штормом смывает за борт ценный груз. Действие непреодолимой стихии. Все предметы падают вниз, а не вверх, это закон физики. И смазанные предметы скользят – это тоже закон физики. Вот они с Иркой и соскользнули вниз по крыше. Если бы могли, то, конечно, вспорхнули бы, как бабочки.

– Митек, это последнее предупреждение, – объявила мама- – До первого сентября еще больше недели. Если ты не уймешься, отправлю тебя к дедушке в Керчь или к твоим приятелям в дачный поселок.

– Ты больше не пойдешь на службу? – спросил Блинков-младший, чтобы увести разговор в сторону.

Было воскресенье, седьмой час вечера. Но когда контрразведчики занимаются особо важными делами, они не признают ни выходных, ни времени суток.

– Нет, – вздохнула мама, – уже нет. Третьи сутки пошли после кражи. Если не удалось раскрыть преступление по горячим следам, то это надолго.

Блинков-младший отправился к себе и, маясь от разочарования и бессилия, стал перелистывать мамин альбом.

Репродукции были плохонькие, черно-белые и к тому же местами пожелтевшие. Многие картины, потеряв цвет, стали совсем неинтересными, вроде каляканья дошкольника.

И все же это были не трехсотрублевые картинки, которые набивший руку художник малюет по пять в день, повторяя один и тот же сюжет. (Кстати, повторение сюжета называется репликой, это Блинков-младший вычитал из книжки «Как обокрасть музей».) Нет! Каждая работа из альбома, нравилась она Митьке или нет, была непохожа на другую. И еще у каждой была своя история, подчас полная драм и человеческой крови.

Картины – это не фотокарточки, которые можно хоть миллионами печатать с одного негатива.

Они неповторимы. А картины, написанные великими мастерами, неповторимы вдвойне. Какой-нибудь способный художник может потратить жизнь, копируя каждый мазок известного всему миру полотна. Но в результате будет копия и больше ничего.

Да, это немножечко игра – когда за известную картину платят миллионы рублей, а то и долларов, а за копию – только сотни. Они почти одинаковые. Но у копии нет истории. Ею не восхищались миллионы людей, ее не воровали и не захватывали в войнах, как почти каждую великую картину.

Вот за это и платят миллионы – за неповторимость и за историю.

Позвонила Ирка.

– Мне папа велел вычистить все чехлы с сидений. Ну и, само собой, твои джинсы, – сообщила она радостным голосом. Наверное, считала, что легко отделалась. – Митек, а тебя как наказали?

– Модем не купили, – ответил Блинков-младший, чтобы Ирке не было обидно. В общем, это была правда, хотя модем ему и раньше не обещали.

– Твои добрые, – весело позавидовала Ирка, – а мой папка, ты же знаешь, звер-рюга!