Их машина встала в хвост длинной вереницы других. Часть их принадлежала официальным лицам, министерствам, другие были из дипломатического корпуса и несли на крыле жесткий флажок; она узнала цвета Италии, Америки и Испании.

Урсула сама вышла из автомобиля и, пока Зигмунд обходил машину, выйдя со своей стороны, окинула взглядом Вильгельмштрассе. Всего в нескольких шагах находилась Рейхсканцелярия, где сидел Гитлер со своими злодейскими помощниками, и Урсула не могла сдержать воображение, пытаясь представить, какие именно дьявольские замыслы рождаются в эту минуту в их преступных мозгах. От этих мыслей душа ее съежилась и дрожь проняла тело.

Но Зигмунд уже был рядом, улыбался ей, и она – слегка вымученно – улыбнулась ему в ответ. Если он и заметил ее вялую реакцию, то, во всяком случае, не подал виду, а просто взял ее под руку и повел вперед к гигантским дверям, над которыми полоскался на холодном ветру «Юнион Джек».

Вид британского флага улучшил ее настроение. Она видела в нем не просто кусок разноцветной ткани, но символ справедливости, демократии и свободы.

Сэр Невиль Гендерсон, посол ее величества королевы Великобритании в Берлине, стоял в холле между двумя залами для приема на верхней площадке широкой лестницы, приветствуя прибывающих гостей. Он, как всегда, щедро расточал улыбки, радушие, светскость и шарм.

Зигмунд с Урсулой медленно продвигались вперед в потоке других гостей, покуда сэр Невиль не пожал ей руку и не произнес теплые слова приветствия прежде, чем обратить внимание на Зигмунда. Мужчины несколько секунд обменивались любезностями, а затем оба отступили в сторонку и направились в один из двух залов, где были сервированы столы с аперитивами.

Раут был в разгаре, в зале было полно гостей. Здесь царил дух блестящего светского общества, но одновременно в атмосфере вечера ощущалась напряженность, возрастало волнение, что стало обычным явлением в Берлине тех дней. Особенно это чувствовалось в иностранных посольствах на приемах, которые становились интернациональными собраниями все большего размаха.

Сверкали, переливаясь, подвески хрустальных люстр под высоким потолком, цветы, повсюду расставленные, усиливали праздничность обстановки, в зале царило великолепие, струнный квартет сопровождал почтенное собрание звуками музыки. Официанты в черном и белых перчатках сновали среди гостей, мастерски жонглируя серебряными подносами с бокалами шампанского и всевозможными бутербродами с анчоусами и икрой. И сверху на все взирал живописный, в полный рост, портрет короля Георга VI, в этом году вступившего на престол, сменив своего слабовольного и недалекого брата Эдуарда, отказавшегося от трона ради женитьбы на американской авантюристке миссис Симпсон.

– Вот это выезд сегодня, – шепнул на ухо Урсуле Зигмунд, ведя ее в зал и поглядывая по сторонам.

Перед ними остановился официант и предложил шампанское. Зигмунд поблагодарил, взял два бокала, один вручил Урсуле и чокнулся с ней. Посмотрел вокруг.

– Нигде не вижу Ирины, а ты?

Урсула, проследив за его взглядом, мгновенно обозрела публику.

– Боюсь, я тоже, Зиги. А может, она во втором зале? Сегодня здесь действительно огромный раут.

Она отметила, что дипломатический корпус присутствует в полном составе, увидела нескольких послов, которых знала в лицо, мелькнули две знакомые физиономии английских корреспондентов, беседовавших со своим американским коллегой Уильямом Ширером. Дефилировали министры, армейские офицеры, нацисты высокого ранга, представители германской аристократии и знатные берлинцы.

Здесь также присутствовали некоторые молодые интернационалисты из тех, что жили в Берлине. Она знала от Ирины, что они водили дружбу со служащими британского и французского посольств, поскольку были людьми симпатичными, веселыми и приличными и привносили определенную живость в официальные и формальные дипломатические мероприятия. Большинство присутствовавших принадлежало к разряду титулованных особ; среди них были венгры, славяне, литовцы, австрийцы, поляки, румыны или, подобно Ирине, русские белогвардейцы. Вместе с семьями они снялись с родных мест вследствие политической неразберихи и неотвратимых перемен, переполошивших Европу двадцать лет назад, сначала вследствие русской революции, а затем – краха австро-венгерской империи.

Взгляд Урсулы блуждал по залу. Элегантность была непременным условием участия в раутах, казалось, все без исключения были одеты превосходно. Мужчины – в смокингах или в военных мундирах; дамы разодеты по последнему крику моды, и почти все старались перещеголять друг друга шиком туалетов. Кое-кто из наци тоже привел своих дам, которые выделялись нарядами, не соответствовавшими случаю, были толсты, безвкусно расфуфырены, чванились бриллиантами, а у некоторых руки и шеи были обвешаны вульгарной бижутерией.

В калейдоскопе лиц Урсула заметила знакомую гладко причесанную головку, пикантную улыбчивую мордашку с живыми голубыми глазами и маленькую руку, приветливо махавшую ей.

– Зиги! Вон там Ирина! – радостно воскликнула она.

– Да-да, я тоже только что ее видел. Пойдем, дорогая.

Он взял жену под руку, и они поспешили навстречу приятельнице, тоже торопившейся к ним. Черное кружевное бальное платье Ирины на ходу завивалось вокруг ее щиколоток. В следующий момент они уже обнимали друг друга, целовались и хохотали.