Она стояла на краю тротуара и внимательно смотрела на старый дом.

Мрачный, отталкивающий вид этого дома приковал и мое внимание. Все окна, начиная с подвального этажа и кончая чердаком, были закрыты ставнями. Не было заметно никаких признаков жизни. Массивная дверь в глубине великолепного резного портала была покрыта слоем сажи и казалась такой же вышедшей из употребления, как и проржавевшие тушилки, которыми ливрейные лакеи гасили факелы, когда в дни доброй королевы Анны какая-нибудь леди Беллингэм подымалась по ступенькам в своих раззолоченных носилках.

Мы молча направились домой. Моя спутница была погружена в глубокую задумчивость. Ее настроение заразило и меня. Как будто душа исчезнувшего человека вышла из этого большого безмолвного дома и присоединилась к нам.

Когда мы в конце концов подошли к воротам Невиль-Коурта, мисс Беллингэм остановилась и протянула мне руку.

— Большое, большое спасибо за вашу огромную помощь. Разрешите мне взять свою сумочку!

— Пожалуйста, если она вам нужна. Но только я выну записные книжки.

— Зачем? — спросила она.

— Как зачем? Ведь должен же я расшифровать свои записки.

Ее лицо приняло выражение крайнего смущения. Она была так поражена, что забыла даже высвободить свою руку.

— Боже мой! — воскликнула она. — Как это глупо с моей стороны. Но это совершенно невозможно, доктор Барклей, это отнимет у вас массу времени!

— Это вполне возможно, но ничего не поделаешь. В противном случае мои записки окажутся совершенно бесполезными. Вы возьмете сумочку?

— Конечно, нет. Но мне страшно неловко. Право, бросьте эту затею!

— Это значит конец нашей совместной работы, — трагическим тоном воскликнул я, пожав на прощание ее руку. Тут только она спохватилась и быстро выдернула ее.

— Неужели же вы хотите, чтобы пропал целый день работы? Я этого не хочу. А потому до свидания, до завтра! Я постараюсь прийти пораньше в читальный зал. А вы потрудитесь взять карточки. Да, и не забудьте, пожалуйста, о копии завещания для доктора Торндайка, хорошо?

— Хорошо. Если мой отец согласится, я пришлю вам ее еще сегодня вечером.

Она взяла у меня карточки и, еще раз поблагодарив меня, вошла во двор.

Работа, за которую я взялся с таким легким сердцем, оказалась действительно ужасающей, как сказала мисс Беллингэм. Для расшифровки записанного в течение двух с половиной часов при средней скорости около 100 слов в минуту требуется немало времени. А так как выписки надо было сдать аккуратно к завтрашнему дню, то терять времени было нельзя, поэтому я через пять минут по возвращении в амбулаторию уже сидел за письменным столом, разложив перед собой записки, и энергично расшифровывал стенографические значки и разобранное записывал четким почерком. Занятие это имело для меня немалую прелесть прежде всего потому, что все фразы, которые я писал, были полны нежных воспоминаний, напоминали мне о том, как она шепотом диктовала их мне. Да и сам предмет был для меня полон интереса. Мне открывались новые перспективы, я переступал порог нового мира (который был ее миром). И потому я далеко не был доволен, когда приход случайных пациентов отрывал меня от работы.

Вечер подходил к концу, а из Невиль-Коурта еще ничего не было слышно, и я уже начал опасаться, что щепетильность м-ра Беллингэма оказалась непреодолимой.

Но ровно в половине восьмого дверь амбулатории внезапно распахнулась, и в комнату вошла мисс Оман, держа в руках синий конверт, с таким таинственным видом, как будто это был ультиматум.

— Я принесла это вам от м-ра Беллингэма, — сказала она. — Тут вложена записка.

— Вы мне разрешите прочесть ее, мисс Оман? — спросил я.

— Господи, помилуй! — воскликнула она. — Да что же еще с ней делать? Ведь я для того ее и принесла.

Я согласился и, поблагодарив ее за любезное разрешение, быстро пробежал записку, — всего несколько слов, разрешавших мне показать копию завещания доктору Торндайку. Когда я поднял глаза, я заметил, что мисс Оман пристально и неодобрительно смотрит на меня.

— Вы, кажется, стараетесь быть приятным в известном доме? — заметила она.

— Я всюду стараюсь быть приятным. Таков уж у меня характер.

— Гм, — фыркнула она.

— Разве вы не считаете меня сколько-нибудь приятным? — спросил я.

— Сахар Медович, — сказала мисс Оман.

Затем, с кислой улыбкой посмотрев на разложенные записки, заметила:

— У вас теперь появилась новая работа. Это вносит большие изменения в вашу жизнь.

— Восхитительные изменения, мисс Оман. Сатана считает… ведь вы, без сомнения, знакомы с философскими трудами доктора Уотса?

— Если вы намекаете на «праздные руки», — ответила она, — то я вам дам один совет. Не позволяйте этой руке бездействовать долее, чем это действительно необходимо. У меня есть кое-какие подозрения по поводу этого лубка… ну, да вы понимаете, что именно я хочу сказать?..