— Ой, кто это? — удивилась Данка.

Во тьме капюшона зловеще светились две желтоватые точки. Господин вампир собственной персоной. Не дождался, когда я выйду.

Он направился в мою сторону, неловко увернулся от лошади и уткнулся прямо в грудь материализовавшегося перед ним Имори. Отпрянул испуганно.

— Многовато незнакомцев за одно утро, — буркнул Имори.

Движение, слишком быстрое, чтобы отреагировать — капюшон слетел прочь, явив тонкую шею и узкое странное лицо, удивительно диссонирующие с тяжелой нелепой фигурой.

Теперь все таращились на бедного Стуро, даже альханы.

— Кто еще такой? — рявкнул мой телохранитель, профессиональным своим чутьем определивший, что это вам не наделавшая паники троица, и рявкать на парня можно без опасений.

Жесткие складки плаща подозрительно шевельнулись. Стуро отступил на шаг.

— Имори, это ко мне… то есть… ну, что вы на него все уставились? Это Мотылек, Сычов приятель.

Пауза.

Я обогнула Имори — Стуро сейчас же уцепился за мою руку. Он тяжело дышал.

— Не бойся, милый. Они не посмеют сделать тебе ничего плохого.

— Ты хочешь сказать, это и есть та тварь, которую ты… изучала?!

Имори потешно хлопал белесыми ресницами. Я ожидала, что Норв скажет на прощание какую-нибудь сальность, но он только усмехнулся невесело.

— Айда, ребята. Нечего зря по сторонам зевать. Пора нам. Прощай, Эрб. Прощай, Дана. С Богом, голубка.

Альханы повскакивали в седла и нестройной группой выехали за ворота. Донесся заливистый свист и лошадиный топот — кавалькада удалялась в сторону перевала.

С Богом, Норв. Больше не увидимся.

Пальцы Стуро сильнее сжали мою ладонь. Губы ткнулись в ухо.

— Ты что-нибудь узнала? Узнала, да? Где он?

— Здесь были люди, — ответила я, — Те, кого Ирги ждал. Те самые.

Лицо Стуро стало как кора у вяза, серо-зеленое. В глаза смотреть — только душу выворачивать. Я опустила голову.

— Наверняка ты их видел, этих людей. Они оставляли лошадей у крыльца, когда заходили в трактир. Они недавно уехали. В Долгощелье.

— Трое… — прошептал Стуро.

— Что?

— Трое. Их было трое. Ир… э-э… — Стуро стрельнул глазами по сторонам и не посмел произнести имени побратима даже шепотом, — Он говорил, их шестеро.

— Альсарена, — Имори тряхнул меня за плечо, — Что тут происходит? Давай-ка, выкладывай.

— Сыч пропал, — выдохнула я.

— Сыч? Куда еще пропал?

— Сыч? — Данка выскочила из дверей, — Сыч? Как? Как пропал?

Я схватила Имори за ремень.

— Он пропал, слышишь? Он исчез. Те трое, с которыми сцепился Волг… ну, мальчишка-альхан, они поехали в Долгощелье. Сыча там нет. Мотылек говорит, их должно было быть шестеро.

— Кого шестеро? — Имори нахмурился, — Во что ты ввязалась, Альсарена?

Остальные трое, скорее всего, недалеко. Ирги их отвлекает, скрывается по лесам, может быть, вместе с собаками. А те, которых мы видели, решили засаду организовать. В доме. Будут сидеть и ждать там.

— Тут давеча один в возке проезжал, — прогудел Эрб, — Можа, он…

Данка закусила пальцы.

— Эва, как вывернулось… Правду, значит, говорил. Я-то, дура, думала, стращает мужик. Отряд, мол, за ним снаряжен, шарит, мол, по горам… Да не поверю, что он эдаких субтильных забоялся, хошь их трое, хошь шестеро!

— Субтильные, — фыркнул Имори, — Что ты, девка, понимаешь! С длинным я бы еще встал, с красавчиком… хм… не знаю. А вот с недоростком — увольте. Давай, девка, не жмись, раз такое дело. Говори, как есть.

Дана закатила глаза, вспоминая. Эрб сопел, поглядывая на дочь.

— Ну… не очень-то я помню… Крутил он что-то, вокруг да около… Веревку какую-то поминал, сорняки… эти, лапы…

Имори вдруг подобрался, напрягся.

— Лапы? Кошачьи лапы?

— Во-во. Веревки, лапы…

— Чертополох и веревка? — он развернулся на месте, — Слышь-ка, золотко…

И тут Стуро, доселе смирно стоявший рядом, отпихнул меня. Всем телом сунувшись вперед, с размаху боднул головой Имореву руку. В следующее мгновение ворох черного тряпья колесом прокатился по воздуху, мелькнули перехваченные ремешками сапоги и вот уже Стуро ничком растянулся посреди двора, в соломе и ошметках навоза.

— С-стервец… — прошипел Имори, выдавливая из основания ладони две красные капельки.

Данка завизжала. Я крепко прикусила кулак. Это надо же было оказаться такой слепой, глухой, ни о чем не желающей думать бестолочью!