Примерно с такими же мыслями отогнал чужие воспоминания и Абрам Подольский. Он не помнил себя, но знал, что таким, каким представлялся Ариману, он быть не мог. И не хотел. Абрам повернулся к Ариману спиной, дав понять, что не желает ни слышать, ни видеть, ни ощущать, ни — тем более — воспринимать. И струйка воспоминаний протекла мимо, слившись с голубизной света.

Метальникову Ариман не мог сказать ничего. Он не знал этого человека, он не помнил их встреч, заставил себя их забыть — надежно, навсегда. Метальников мешал, он стоял между ним и женой, только эту память и несла в себе тоненькая струйка мысли, почти невидимая, темная и прерывистая.

Метальников, отдавший всю энергию своей памяти в битве с Учеными, знал о своем поступке не больше, чем о том, кем был в материальном мире, и кем для него была когда-то эта женщина, Даэна, чье прежнее имя он прекрасно знал, но сейчас… нет, сейчас осталось только восхищение красотой и желание служить. Желание служить и выполнять приказы было натурой этого человека. Память, какой бы она ни оказалась, ничего не могла добавить к этой сути.

Ормузду Ариман напомнил их первую встречу на полях Иалу: помнишь, ты назвался Учителем? Ты привел меня в Калган и создал дом, я жил там недолго, и еще ты рассказывал мне о законах природы, которые были мне непонятны, а потом мы ушли, и я убил тебя своей ладонью, я не хотел этого, но так было нужно, я и сейчас не понимаю — почему, хотя и уверен в том, что все делал правильно. Может, если бы я не убил тебя там, мы сейчас не были бы вместе здесь? Может, нас вообще нигде не было бы?..

Антарм, увидев устремившуюся к нему струйку памяти, сделал шаг навстречу и подставил лицо — он хотел знать о себе все, и он узнал, но то, что могло быть значительным, оказалось на деле ничтожно малым. Он — Следователь. Он ведет Аримана… куда? Разве это сейчас важно? И важно ли вообще?

«Я могу создать себе память из ничего, — появилась мысль. — Только я и могу. И еще Ормузд».

Твердь была слишком мала, чтобы хорошо разбежаться. Инстинкт же подсказывал, что без разбега ничего не получится. Антарм не помнил, конечно, как в прошлой своей жизни, совершая вполне материальные действия, добивался духовного результата. Но генетическая информация сохранилась — тело само знало, что делать в следующий момент. Мышцы желали движения — так спортсмен ощущает неудержимое стремление бежать, прыгать, испытывать себя.

Антарм бежал по кромке тверди, рискуя сорваться во мрак. Что произошло бы, если бы он действительно оступился? Никто из людей, следивших за его странными действиями, не знал ответа, и потому Ормузд бросил мысль, камнем упавшую перед Антармом. Мысль была простой, тяжесть ее мгновенно истаяла, и Антарм даже не ощутил ее присутствия, а остальные поняли:

— Ты не сможешь создать мысль из движения. Здесь не твой мир. Другие законы природы. И все нужно делать иначе.

Правда, Ормузд не знал — как делать и что именно. Поэтому Антарм продолжал свой бег, и удивленные зрители увидели, как, в очередной раз перепрыгнув реку, он не опустился на песок, а продолжал двигаться в океане света, нелепо перебирая ногами и поднимаясь все выше — к солнцу.

— Я чувствую это! — воскликнул Антарм.

И это действительно было так, хотя проделанная им механическая работа не имела к ощущениям никакого отношения.

Именно тогда они поняли, что в их мире появились чужие.

Когда возникла материальная твердь, они вообразили, что это всего лишь воплощение представления. От этого никуда не деться — кто-то поднимается на слишком большой эмоциональный уровень, и концентрация духа рождает материю. Чаще бывает наоборот, и образуются неспровоцированные идеи, незаконные дети эволюции, но в тот момент, когда без их в том участия в мире появилась твердь, они решили, что сами в этом виноваты, и уменьшили давление мысли.

Появление материи всегда доставляет неудобства, и потому первым их желанием было: уничтожить. Эмоциональный разряд достиг Антарма и заставил его воскликнуть:

— Я чувствую это!

Он висел в пространстве между твердью и солнцем, ноги его не давили на опору, тело не ощущало тяжести, это позволило ему выйти за пределы примитивных потребностей человеческого организма и увидеть, как сказал впоследствии Пинхас — раввин Чухновский, — божественный свет.

Первым, кто оказался доступен чувствам Антарма, стал Вдохновенный-Ищущий-Невозможного, ощутивший эмоциональный натиск и ответивший так, как только он и умел это делать.

— Нет! — воскликнул Антарм. — Нет!

Он схватился обеими руками за раскалывавшуюся голову, он медленно опускался на звавшую его своим тяготением твердь, но ощущал себя совсем в другом месте, никогда на самом деле не существовавшем в этой Вселенной. Воспоминаний о жизни, прожитой именно в этом материальном теле, у Антарма не было, но память инкарнаций сохранилась и сейчас выдавливалась под действием эмоционального натиска Вдохновенного-Ищущего-Невозможного.

Антарм вспомнил себя мальчишкой — он стоял на коленях перед седобородым старцем и внимательно слушал отеческие наставления.

«Ты силен, как никто, — говорил старик, улыбаясь одними глазами. — Но учти, что сила твоя — в твоей духовной готовности иметь силу. Ты защищаешь не себя. Ты защищаешь других от третьих. Только так. И в тот момент, когда — и если — ты останешься один, когда — и если — твои друзья оставят тебя, когда — и если — ты решишь, что тебе некого защищать, кроме собственной персоны, так вот, в тот момент сила твоя уйдет в песок, ты будешь слаб, и победить тебя сумеет любой. И ты уйдешь из мира. Куда? Нет такого вопроса. И ответа ты не получишь. А имя тебе отныне будет — Антей»…