Фербек за завтраком выглядел рассеянным и, кажется, не заметил ее беспокойства. Он ни словом не обмолвился о пленнике, а у нее не хватило духу первой заговорить на эту тему. Остаток дня Аннелиза провела, бездумно глядя в море, пытаясь не замечать ноющей боли в сердце.

Страйпс замяукала возле ее ног. Она подняла кошку, прижала к груди и начала гладить мягкую шерстку. Наверное, такие же волосы у ее мужа, только выцветшие от времени и тропического солнца. А у волос Майкла цвет сочный, с отливом и блеском.

Что происходит? Как это получилось, что, лаская кошку, она додумалась сравнить этих двух мужчин, которых почти не знала?

Аннелиза тут же принялась убеждать себя, что по крайней мере в отношении одного из них ей необходимо немедленно ликвидировать этот пробел.

Когда ничего не подозревавший Ян Клопсток присел на смотанный канат, собираясь латать парус, Аннелиза коршуном налетела на него.

– По-моему, капитан просто забыл о пленнике, – заявила она.

Клопсток пробурчал под нос что-то неразборчивое.

– Я считаю, – не отставала Аннелиза, – что не грех и побеспокоиться – сегодня слишком жарко.

– Там внизу температура не так высока, – опять пробубнил Клопсток.

Разговор явно не получался, и все же она не отступала:

– Ян, дело не только в этом. Капитан обещал увеличить рацион. Я бы хотела удостовериться, что он сдержал слово.

– Не волнуйтесь, ваш контрабандист ест и пьет то же, что и мы.

Слава Богу, что хоть чего-то она добилась. Во всяком случае, Майклу стало легче жить. При воспоминании о солоноватой воде и ужасном запахе темницы съеденный завтрак чуть было не «попросился» обратно.

– Мне нужно снова туда спуститься, – решительно заявила Аннелиза. – Я должна посмотреть, как заживают раны.

Клопсток сдвинул брови, отчего лицо его стало еще суровее.

– В этом нет никакой надобности. Пленник чувствует себя вполне прилично. А вам бы лучше пожалеть свой нос – сколько можно вдыхать такие мерзкие ароматы! И потом, находясь там, вы подвергаете себя опасности.

– Капитан указал место, где я должна стоять, – преступник не дотянется до меня.

– Все равно вам не стоит туда ходить, мало ли что может произойти в темноте.

– Я привыкла ухаживать за больными и ранеными, – не моргнув глазом соврала Аннелиза, сама не веря, что ей хватит смелости добиться осуществления своего намерения.

– До чего же с вами трудно, – нехотя выдавил Клопсток. – Вы меня уже окончательно допекли. Берегитесь, вот запру вас в каюте до конца путешествия, и никто меня не осудит.

– Разве? – прошептала она. – Но я ничего такого не сделала.

Ей вдруг стало стыдно, что она солгала человеку, проявлявшему к ней снисходительность. Однако отступать она по-прежнему не желала – слишком велика была потребность вновь увидеть обаятельного пирата. Предвкушение какого-то чуда, ожидающего ее при встрече с Майклом Роулендом, не давало ей покоя.

Видно, в конце концов она так опостылела несчастному Клопстоку, что он все же выполнил ее просьбу.

На следующий день капитан взял ее с собой.

В первые недели плена Майкл в ожесточении пытался сорвать с себя оковы – его тело привыкло к тяжелой работе и теперь, оказавшись втиснутым в ограниченное пространство, ныло и корежилось от судорог. Изнурительная жара, отсутствие пищи и нехватка воды усугубляли положение. По мере того как постепенно угасала его вера в возможность освобождения, он превращался в смиренное животное. Жизнь, открывшаяся перед ним с таким запозданием, закончилась, так и не начавшись.

Один за другим проходили мучительные дни, нескончаемо длинные и нестерпимо тяжелые…

А потом появилась она.

Будь эта женщина монахиней, брюзгой с постным лицом, он бы выдержал, но Аннелиза оказалась прекрасной, женственной, полной жизни и трепетного ожидания великого открытия. Почему ему выпало такое испытание? Она напоминала его – прежнего, с радужными надеждами и открытой душой – таким он был, пока разочарование еще не толкнуло его на поиски свободы и приключений. Ее неискушенность и безудержное естество порывов огнем зажигали его кровь. В ее присутствии он настолько сильно ощущал свою мужскую суть, что от жалкой покорности судьбе не оставалось и следа – все чувства его мгновенно оживали и с неожиданной силой заявляли о себе.

В темноте часы тянулись медленнее, чем когда-либо, вызывая у пленника самую причудливую смену настроений. Временами он хотел, чтобы она больше никогда не появлялась, но в иные часы ему казалось, что он провалится в пучину безумия, если не увидит ее немедленно.

Со вновь обретенной настойчивостью Майкл заставлял себя заниматься гимнастикой до полного изнеможения. В свое время в Виргинии он разучил индусские псалмы и теперь пробовал петь их здесь, в темном трюме корабля. Протяжные заоблачные мелодии пробуждали в нем мысли о безграничной свободе, которой ему, вероятно, не видать уже никогда.